В Рубенсе нашли проявление все свойства прирожденного гения и, прежде всего, самое непреложное из них — непосредственность, неизменная естественность, своего рода бессознательное отношение к себе и безусловное отсутствие критического к себе отношения. Поэтому в работе он никогда не отступает перед еще не решенными или трудно разрешимыми задачами, никогда не приходит в отчаяние от неудачи в работе и никогда не кичится достигнутым. Он не оглядывается назад и не страшится того, что ему предстоит еще сделать: берется за очень трудные задачи и выполняет их. Прервав или временно отложив ту или иную работу, отвлекшись от нее, забыв о ней, Рубенс вновь возвращается к ней после долгого и далекого путешествия с дипломатическими целями, как будто он от нее не отрывался. Ему достаточно одного дня, чтобы создать «Кермессу», тринадцати — для «Поклонения волхвов» Антверпенского музея и, по-видимому, семи-восьми дней — для «Причащения св. Франциска Ассизского», если исходить из того, что ему было заплачено за картину.
Так ли Рубенс любил деньги, как это утверждали? Так ли, как об этом говорили, он был виновен в эксплуатации своих учеников, заставляя их помогать себе? Действительно ли он относился презрительно к искусству, высоко им чтимому, оценивая свои картины по 100 флоринов за день работы? Истина в том, что во времена Рубенса ремесло живописца считалось настоящим ремеслом, и, поскольку к нему относились примерно так же, как к любой другой высокой профессии, произведения этого ремесла выполнялись нисколько не хуже и с тем же чувством благородного самоуважения. Были ученики, были мастера, были корпорации, была мастерская, которая являлась настоящей школой для художников. Ученики были подлинными сотрудниками мастера, и ни они, ни мастера не имели оснований жаловаться на их взаимный обмен уроками и услугами, благодетельный и полезный для тех и для других.
Более чем кто-либо Рубенс имел право придерживаться старых традиций. Как и Рембрандт, он был последним великим главою школы, но гораздо лучше Рембрандта — гений которого не мог быть никому передан — сумел определить многочисленные и незыблемые законы новой эстетики. Рубенс оставил двойное наследство — прекрасный метод обучения и великолепные образцы. Его мастерская с большим блеском, чем любая другая, соблюдает лучшие традиции итальянских школ. Ученики его вызывают зависть других школ, создавая славу своему учителю. Вы видите его всегда окруженным целым сонмом оригинальных умов, больших талантов. Он относится к ним с отеческой властью, полной нежности, заботливости и величия.
