Павлов появился во французской редакции через пару лет после меня. Он пришёл из Комитета по сотрудничеству с развивающимися странами после нескольких лет работы в Африке. По традиции, как всякий новенький, он был назначен «водконосом», то есть в течение полугода осуществлял регулярную связь между редакцией и гастрономом. Грамотный и квалифицированный специалист, всегда готовый помочь, Боря быстро завоевал всеобщую любовь. У него тяжело болел сын, которого сбил в Африке пьяный водитель. Постоянное лечение требовало больших денег, но он избегал разговоров на эту тему. Лицом и мимикой Павлов напоминал Фернанделя. Он любил порассуждать о политике или рассказать о своих африканских приключениях. Зато, произнося тосты, понимая нетерпение аудитории, Боря был лапидарен как Юлий Цезарь. Поэтому в нашей компании ему всегда предлагали взять слово первым. По большей части, он с неподражаемой интонацией озвучивал майские или ноябрьские призывы, публикуемые в «Правде»: «Свободу Анджеле Девис!», «За единство партии и народа!» или «За справедливую борьбу свободолюбивого палестинского народа против израильского агрессора!» — при этом он сурово глядел на меня как на потенциального пособника супостата.
Павлов запомнился ироничным, не унывающим и глубоко порядочным человеком.
Случилось так, что однажды я здорово подвёл редакцию. По просьбе техреда, мне пришлось значительно сокращать текст об обнинском синхрофазотроне. Не долго думая, я перевёл мощность синхрофазотрона из киловатт в мегаватты, тем самым, сэкономив на нулях. Вместо 100 000 кВ, к примеру, сделал 100 МгВ. Цифр было много, я достиг необходимого результата, но переусердствовал с нулями, уменьшив реальную мощность в десять раз. Ошибку поймали, когда весь английский тираж в 3500 экземпляров уже лежал на складе в Москве. По словам Тынчерова, я совершил «грубый политический ошибка».
Дружно матерясь и проклиная меня, сотрудники четырёх иностранных редакций провели холодное декабрьское воскресенье в неотапливаемом лианозовском складе, где хранился злосчастный тираж. Царапая мелованную бумагу бритвами, мы вписывали ручками необходимые нули. В довершение всего, по моей вине, английская редакция осталась без квартальной премии. До сих пор содрогаюсь, вспоминая взгляды моих коллег. Я был рад, что дёшево отделался, в те годы такое могло окончиться и худшим.
Мы не были энциклопедистами, а если честно, очень мало знали об экономике, политике, культуре и традициях стран, где распространялся журнал. Скажем, белый цвет не любят в Японии, а изображение трёх пальм несёт идею смерти в ряде стран Африки.
