— У меня в среду соберутся люди, преданные искусству, — живописцы, музыканты, литераторы и кое-кто из искренних поклонников прекрасного, — сказал он.
— Но удобно ли мне быть среди них? — заметил Серяков. — Ведь я нижний чин. Может, некоторым господам покажется неприятно, даже обидно быть со мной в одном обществе.
— Для искусства ты полезнее надутых глупцов, мнящих себя аристократами, или бешеных критиков, которым ничего не стоит посягнуть на любую святыню, на имя, почитаемое просвещенным обществом, — ответил решительно Кукольник, очевидно забыв, как не раз честил при Серякове это самое общество. — В моем доме, несмотря на скромный мундир, ты будешь равен всем, кого почитаю своим гостем. И горе тому, кто посмеет на тебя взглянуть косо! Кукольник этого не простит!!!
В начале вечера Лаврентий не раз каялся, что пришел — настолько чувствовал себя чужим среди множества нарядно одетых бар, в комнатах, прибранных на этот раз лучше обычного. Он знал только Пузыревского да двух — трех постоянных прихлебателей Кукольника. Сначала Серяков надеялся, что приедет Одоевский — верно, узнает его и спросит, помогли ли письма. Тогда он сможет поблагодарить добряка. Ведь без его участия сидел бы до сих пор за перепиской. Однако входили всё новые гости, а Одоевского не было. Приехало несколько гвардейских офицеров, с которыми Кукольник при встрече троекратно расцеловался. Впрочем, он хоть по одному разу целовался почти со всеми. Поцеловал и Серякова, обдав крепким букетом своего любимого хереса. Явились как-то особенно щегольски одетые молодые статские — одного называли графом, другого бароном. Часам к десяти набралось человек до сорока. Все они бродили, шумно здороваясь, оживленно разговаривая и смеясь, по кабинету, зале и столовой. Потом стали присаживаться, составляя группы; появился Тихон с подносом, на котором стояли стаканы и рюмки; задымились трубки и сигары. В комнате за кабинетом, дверь в которую была обычно закрыта, раскинули ломберные столы и уселись за карты. Кукольник, возвышаясь над всеми, проплывал от группы к группе, командовал Тихоном, заговаривал с одним, с другим, обнимался, чокался.
Никто не обращал внимания на Лаврентия. Здесь все привыкли, что можно встретить приглашенного хозяином никому не известного человека. Оробев от многолюдства, он как прошел в начале вечера в угол залы к окошку, так и остался там, не решаясь сесть в присутствии офицеров.
— Вот и le petit Michel приехал, — сказал соседу барин, сидевший недалеко от Серякова.
