Он приходил к матушке, когда Антонов еще не возвращался из департамента. Марфа Емельяновна тотчас усаживала его обедать, расспрашивала о работе в артели, о товарищах. Но больше всего о том, что ел за неделю, не раз принималась уговаривать вместо трактира ходить к ней, тревожилась и ахала, что похудел.
Первое время Лаврентию бывало как-то странно приходить в гости в эту такую знакомую комнату. Но он постоянно видел матушку счастливой, помолодевшей, замечал, как принарядилась, — видно, и вправду началась для нее иная, своя жизнь.
Антонов приходил со службы обязательно с каким-нибудь гостинцем, и они, получив от Марфы Емельяновны одинаковые узелки с бельем и веники, отправлялись вместе в баню. И Антонов тоже был не прежний суровый департаментский служака — раздобрел, поминутно шутил и посмеивался, уверяя, что в будущем году выйдет в отставку и целые дни будет дома щелкать на счетах и мешать жене, вмешиваясь в хозяйство.
Он и теперь иногда хозяйничал с особым азартом и вкусом, если дело касалось заготовок впрок. Однажды Лаврентий застал его в кухне шинкующим капусту. Архип Антоныч был без мундира, рукава рубахи закатаны. Острая сечка так и мелькала. Марфа Емельяновна едва успевала подкладывать кочны в деревянную латку. На столе лежала гора вымытых антоновских яблок. У печки белела «запаренная» кипятком новая кадка.
— Ух, Лавреша, добрая будет капустка! — воскликнул Антонов, вытирая вспотевший лоб. — Бывало, в команде глядел, чтоб у вашего брата чего не своровали, а нынче сам у начальства ворую! — Он подмигнул в сторону Марфы Емельяновны и, сунув в рот кочерыжку, стал жевать ее с хрустом. — Чисто сахар! Выбрасывать жалко. Хоть свинок заводи в чулане!
Им было так очевидно хорошо вдвоем, что Серяков часто чувствовал себя здесь лишним. Но стоило ему замешкаться в субботу на Стремянной над спешной работой, как Архип Антоныч приходил узнать, не захворал ли, и дожидался, чтобы отвести, как нянька, к матушке.
Единственное, что выговорил себе Лаврентий, было право приходить в воскресенье на Озерный не с утра, а к обеду, часам к двум. В этот день он спал подольше, потом читал, шел пройтись. Целая неделя сидения за столом требовала движения, пешеходной дальней прогулки.
Как будто всё шло хорошо: за матушку он был спокоен, от заработка стал откладывать чуть ли не половину. Только одно тревожило: как быть с занятиями в академии? Когда в июне, чтобы разом устроить свое новое одинокое существование, он дал согласие вступить в артель, впереди было целое длинное лето. Но скоро начнется учебный год. Ведь нужно и гравировать десять часов и посещать классы. Не просить же себе исключительного перед товарищами положения!
