— То есть вы хотите сказать, — я озадачено почесал в затылке, ощущая, как в животе начинает неприятно крутить, — что в ближайшем будущем мне уготована участь безумного монстра?
— Да Бог с вами! Что вы такое говорите? — всплеснула руками графиня. — Те несколько капель, которыми вас охмурила маленькая ведьма, к помешательству ни в коем случае не приведут. Слишком мала доза. Иначе мы бы уже не беседовали… Но, где? Где, скажите мне на милость, она умудрилась их добыть?
Теперь подскочил я и начал мерить комнатенку широкими шагами, лавируя между скамьей и табуреткой. Нервно затягиваясь, с тревогой прислушивался к текущим внутри организма процессам и не совсем понимая, то ли не до конца отпустило похмелье, то ли уже дает о себе знать отрава. Словам Шепильской о незначительности дозы я поверил мало. А перспектива превратиться в агрессивного болвана оптимизма отнюдь не внушала.
Затем выкинул окурок в печку, попутно обжегшись о заслонку. Тряся пальцами, шипя и вполголоса чертыхаясь, вернулся на место. Боль, как ни странно, вправила мозги. Приложив моментально вздувшийся волдырь к ледяной глине кувшина, я сварливо заговорил:
— Раз уж так пришлось, давайте потревожим один из скелетов в шкафах имения достопочтейнейшего Александра Юрьевича. Будьте так любезны, расскажите-ка мне, что же на самом деле случилось с его женой? Отчего она умерла? А то их высокопревосходительство так и не удосужился это сделать.
Графиня закаменела лицом:
— К чему ворошить былое?
Кривясь от жгучей боли, так как примитивная анестезия помогала мало, пробормотал под нос:
— Ну, кто б сомневался, что там не все чисто. — Потом тяжело вздохнул и продолжил в полный голос: — Раз вы здесь, то я, так понимаю, еще в игре?
Шепильская вздохнула в ответ, нехотя кивнула. И я поднажал:
— Рассказывайте, рассказываете, Ксения Германовна. Теперь между нами не может быть секретов. Иначе, умываю руки.
Графиня долго ерзала на стуле, и, наконец, после мучительных колебаний, сломалась. Приглушив голос до такой степени, что мне пришлось наклоняться к ней, заговорила:
— Жуткая тогда приключилась история. Коленька покойный еще подростком был, а Маша совсем малышкой, четырех лет отроду. Летом семья обычно здесь жила, в загородном имении. Как-то раз, мать прихворнула. Ничего серьезного, мигрень вдруг разыгралась. И тут, Коля, как на грех вызвался сам за ней поухаживать — стакан воды поднести. Она отпила и тут же упала замертво. В воде-то сильный яд потом нашли. За давностью лет, не упомню какой. Да уж и не важно это, — Шепильская подрагивающими пальцами разгладила морщины на лбу, судорожно сглотнула. — С тех пор фамилию несчастья и преследуют. Коля-то, когда осознал, что стал невольным убийцей матери, едва умом не тронулся. Год целый ни с кем не знаться не хотел, только молился. Я уже, было, решила — в постриг готовится. А он вдруг, ни с того, ни с сего взял да вразнос пошел. Еще усы толком не выросли, дитя дитем, а горькую пить принялся, да таскаться по всяким заведениям сомнительного толка… Саша, Александр Юрьевич то есть, как с ним ни бился, ничего сделать не смог. Ну не в острог же сажать родного сына? В конце концов, махнул на наследника рукой, назначил пансион, и закрыл глаза на все его чудачества.
