Между жизнью и смертью: Хроника последних дней Владимира Маяковского | страница 35



Спал и, оттрепетав, был тих, —
Красивый, двадцатидвухлетний,
Как предсказал твой тетраптих.

Тетраптих — это поэма «Облако в штанах», в которой Маяковский представился так:

Мир огромив мощью голоса,
иду — красивый,
двадцатидвухлетний.

В половине седьмого скульптор Константин Луцкий[96] снял посмертную маску и сделал слепки с кистей рук Маяковского.

В восемь часов появились сотрудники Института мозга. Отпилили свод черепа. Сдвинув кожу с волосами на лицо, вынули мозг и вернули кость и волосы на место.

Когда приехал скульптор Сергей Меркуров[97], лицо под руками уже ходило ходуном.

Общими усилиями покойнику сломали нос и ободрали скулу.

В полночь гроб с телом Маяковского увезли на грузовике в Клуб писателей. Юрий Олеша стоял в кузове, и, когда касался гроба, краска липла к рукам.

На три дня растянулось прощание — ждали возвращения из-за границы Бриков. А лицо Маяковского катастрофически мертвело. «С каждым часом он меняется. Что будет завтра — жутко подумать», — писала Е. А. Санникова[98] мужу, поэту Григорию Санникову[99]. Приезжали гримеры из Большого театра, но мало чем могли помочь.

Перед самыми проводами в зале остались только родные, близкие и, конечно, товарищи по официозной Российской ассоциации пролетарских писателей, куда Маяковский вступил двумя месяцами раньше, разругавшись с многолетними соратниками-лефовцами. Поднесли крышку, попытались закрыть гроб — гроб не закрывался. Двигали ее взад-вперед, из стороны в сторону — результата никакого. Тогда подошел Юрий Либединский[100], прозаик, друг Александра Фадеева[101], тоже рапповец, налег изо всех сил. Внутри что-то хрустнуло — крышка села на место.

В Донском крематории по пропускам можно было спуститься к термической камере и через иллюминатор наблюдать за сожжением трупа. Борис Ефимов[102] рассказывал, как мгновенно вспыхнули волосы на голове Маяковского. От адской жары стали сокращаться мышцы — туловище, руки, ноги задергались. Лиля Брик в ужасе закричала:

— Его сжигают живым!

Поначалу урну с прахом держали на столе в закрытой комнате крематория. Встав на табурет, можно было через стекло вверху заглянуть внутрь. После высокой сталинской резолюции ревностные поклонники Маяковского обратились наверх за разрешением замуровать урну в Кремлевскую стену. Отказ был обоснован ссылкой на самоубийство.

Тогда Всеволод Мейерхольд, строивший свой театр на Триумфальной площади, пообещал установить на куполе театра памятник Маяковскому, а в фойе — урну с прахом. Но Мейерхольда арестовали раньше, чем театр был достроен.