Ранним, прохладным утром, в начале сентября 1880 года, дорога на Бендессенский перевал представляла чудный живописный вид. Громадные, нависшие скалы, покрытые темной зеленью кипарисов, освещенные бледно-розовым светом восходящего солнца пропадали в перспективе картины в безоблачном голубом небе… Извилистая тропинка то исчезала из глаз наблюдателя, спускаясь в глубокие провалы, то снова, уже далеко, вилась белой нитью, подымаясь в гору; далеко, далеко громадной стеной синелся главный хребет Копет-Дага; дорогу пересекал ручей, прозрачный, холодный, вился он блестящей нитью, пропадая на берегу обрыва, куда низвергался с мелодичным шумом, сверкая на солнце миллионами брызг и расходясь на несколько других ручейков, орошал дно этого провала, покрытого изумрудной зеленью травы, в которой пропадает для взора всадник вместе с лошадью. Красноватые голые утесы, образующие стены этого провала, составляли своею бесплодностью и обнаженным видом полную противоположность с этой чудною зеленью, покрывавшей дно обрыва; для наблюдателя эта котловина показалась бы замкнутой: нигде не было видно выхода; с трех сторон она замыкалась отвесными скалами около 800 футов вышиною, с четвертой стороны, обращенной к дороге на Бендессенский перевал, снова имела покатость и выступы с лежавшими в них камнями громадной величины, вероятно когда-нибудь оторвавшимися от утеса под влиянием вулканической работы почвы. Спуститься, казалось, невозможным в этот провал, а спуститься надо было той группе людей, которая в это утро собралась на берегу ручья на самом краю обрыва.
Здесь в самых разнообразных позах лежали, сидели и стояли субъекты, в которых, с первого раза, трудно было бы узнать солдат; царствовало полное смешение цветов в одежде: виднелись кумачовые рубахи, белые гимнастические, желтые ситцевые с разными разводами; штаны красные и зеленые, кожаные туркестанского изделия, казенные суконные с большими заплатами на коленях из кожи; на некоторых, очень немногих, виднелись выцветшие мундиры, сделавшиеся зелено-бутылочного цвета, сквозь изобильные дыры которых виднелась смуглая, загорелая кожа. Обувь была так же разнообразна, как и платье: высокие сапоги, поршни из бараньей кожи, обращенные мехом вверх, лапти, сплетенные из ремешков самых разнообразных фасонов и т. п. Единственно по чему можно было догадаться, что перед вами находятся русские воины, а не сборище разбойников, это по фуражкам, околыши которых под слоем пыли и грязи нельзя было различить по цветам. Несколько человек было в папахах, и верхнее платье их состояло из черкесок с подогнутыми полами, шляпки бердановских патронов выглядывали из газырей во всю ширину груди. Там и сям валялись скатанные шинели; винтовки не были составлены в козлы, а лежали возле сидевших или же растянувшихся на земле солдатиков и были в руках у стоявших или ходивших: мера предосторожности в случае нечаянного нападения. Шагах в четырехстах от этой группы, на вершине холма, виднелся силуэт часового, осматривавшего в бинокль окрестности.
