Так или иначе, заново зажигать лампу слишком сложно, не стоит возиться. Не так уж трудно в темноте пересечь комнату, найти большое бюро и открытый ящик, связки ничего не значащих писем, коробки с пуговицами, клубки шерсти, пучок шелка или очень тонкого конского волоса, похожего на человеческий; потом закрыть ящик.
Шипение лампы прекратилось, и теперь понимаешь, какую важную роль оно играло. Канат, что разматывался пядь за пядью, вдруг оборвался или отцепился, бросив кубическую клетку на произвол судьбы: свободное падение. Звери, должно быть, тоже умолкли, один за другим, в глубине долины. Тишина такая, что самые робкие движения неисполнимы.
Подобно этой ночи без очертаний, шелковые волосы протекают между согнутых пальцев. Удлиняются, множатся, протягивают щупальца во всех направлениях, сматываются в клубок все более и более сложный, но сквозь извивы и кажущиеся лабиринты пальцы скользят с тем же равнодушием, той же небрежностью, с той же легкостью.
С той же легкостью клубок волос разматывается, простирается и падает на плечо послушным потоком, и по нему мягко скользит щетка с шелковыми щетинками, сверху вниз, сверху вниз, сверху вниз, сверху вниз, направляемая сейчас одним лишь дыханием, которого достаточно, чтобы создать в этой кромешной темноте ровный ритм, способный еще что-то измерить, если осталось еще что-то, поддающееся измерению, очерчиванию, описанию, в этой кромешной темноте, вплоть до рассвета, сейчас.
Уже давно рассвело. В нижней части окон, выходящих на юг, полосы света просачиваются в щели опущенных жалюзи. Если солнце осветило фасад под этим углом, значит, оно уже стоит высоко на небе. А*** не вернулась. Ящик комода, слева от кровати, все еще полуоткрыт. Он довольно тяжелый и, задвигаясь, скрипит, как плохо смазанная дверь.
А вот дверь комнаты бесшумно поворачивается на петлях. Туфли на каучуковой подошве бесшумно ступают по плиткам коридора.
Слева от входной двери, на террасе, бой расположил, как обычно, низенький столик и единственное кресло и поставил на столик единственную чашку кофе. Сам бой показался на углу террасы, неся двумя руками поднос с кофейником.
Поставив принесенное рядом с чашкой, он говорит:
– Хозяйка, она не вернулась.
Таким же тоном он бы сказал: «Кофе, он подан», «Да благословит вас Бог» или все равно что. Напевный голос его звучит на одной ноте, так что нельзя отличить вопрос от простого утверждения. Как все туземные слуги, Этот бой к тому же не привык ждать ответа, даже если он о чем-то спросил. Он тотчас же уходит, проникая в дом через открытую дверь, ведущую в центральный коридор.
