Несмотря на неяркое освещение, на светлой стене, прямо напротив А***, отчетливо видно средних размеров насекомое (длиной примерно в палец). Сейчас тварь неподвижна, однако направление туловища указывает ее путь: по диагонали от плинтуса со стороны коридора к углу потолка. Тварь эту легко распознать, по многочисленным ножкам, особенно в задней части. Вглядевшись внимательнее, можно разобрать, как над головой раскачиваются усики.
А*** не пошевелилась, сделав свое открытие: сидит очень прямо на стуле, и обе руки ее покоятся на скатерти, по обеим сторонам от тарелки. Глаза, широко распахнутые, устремлены на стену. Губы чуть приоткрыты и, возможно, едва заметно вздрагивают.
Когда становится темно, не такая уж редкость – встретить разные виды сороконожек в деревянном, уже старом доме. А эта особь – не из самых крупных, далеко не из самых ядовитых. А*** держит себя в руках, но не может ни отвести взгляда от стены, ни улыбнуться шутке по поводу ее отвращения к насекомым.
Фрэнк, так и не произнесший ни слова, снова глядит на А***. Потом бесшумно встает со стула, зажав в руке салфетку. Сворачивает ее в жгут и подходит к стене.
Кажется, дыхание А*** становится чаще, а может, это обман чувств. Левой рукой она все крепче сжимает нож. Тонкие усики насекомого шевелятся быстрее – то один, то другой.
Вдруг тварь изгибает туловище и начинает спускаться наискось, направляясь к полу, со всей скоростью, на какую способны ее длинные ножки, но салфетка, свернутая в комок, наносит удар еще более стремительный.
Рука с заостренными пальцами сжала рукоятку ножа, но черты лица не утратили неподвижности. Фрэнк отнимает салфетку от стены и ногой давит что-то на плитах пола, у самого плинтуса.
Где-то на метр выше остался темный отпечаток, маленькая дуга, изогнувшаяся вопросительным крючком, с одной стороны наполовину смазанная, окруженная там и сям более четкими знаками, от которых А*** так и не может оторвать глаз.
Вдоль распущенных волос щетка скользит с легким шумом: то ли вздох, то ли слабое потрескивание. Едва дойдя до конца, очень быстро, она снова поднимается к голове, ударяет по черепу всеми щетинками, и опять скользит по черной массе светлый костяной овал, а ручка щетки, довольно короткая, почти совсем скрывается под рукою, крепко сжимающей ее.
Половина волос падает на спину, а оставшуюся половину другая рука перекидывает через плечо, вперед. В эту сторону (в правую) склоняется голова, чтобы удобнее было орудовать щеткой. Всякий раз, когда та скользит вниз, начиная с затылка, голова еще больше наклоняется вперед, а потом поднимается с некоторым усилием, в то время как правая рука – в которой зажата щетка – движется в противоположном направлении. Левая рука – охватывающая волосы, не зажимая их, между запястьем, ладонью и пальцами – на мгновение отпускает пряди на волю, но потом вновь собирает их уверенным, закругленным, автоматическим движением, а щетка тем временем продолжает свой путь до самого края. Шелест, который нарастает по мере продвижения сверху вниз, в этот момент превращается в сухой, маловыразительный треск, последние разряды которого еще звучат, когда щетка, оставив концы длинных волос, поднимается к вершине, описав в воздухе быструю кривую, и достигает основания шеи, где волосы, гладкие и плоские, разделены медианой пробора.
