— И чего ты, птенчик, сюда залетел? — поинтересовалась она у Мефа.
— За вещами.
— А-а… Ну-ну! — сказала Улита насмешливо и встала, чтобы взять с полки папку, переплет которой тоскливо слезился человеческим глазом.
— Видок у тебя одичалый! Что твоя светлая, не вернулась еще? — поинтересовалась она.
— Нет.
Ведьма фыркнула.
— Ты смотри, чтоб она там не поумнела в Эдеме! Девушкам вредно быть умными. По себе знаю. Это угнетает репродукцию и плохо влияет на общее течение влюбленностей.
Меф мысленно толкнул Улиту сзади под колени. Этот фокус он отработал давно. Главное, незаметно установить визуальный контакт, а затем, слив свои ноги с чужими, сделать требуемое движение. Не успев защититься, ведьма грузно рухнула на стул.
— Шеф, девочку обижают! — крикнула она в приоткрытую дверь.
Меф вздрогнул.
— Разве Арей здесь? — нервно спросил он.
— А-а, испугался!!! — восторжествовала Улита. — То-то же!.. Ладно, топай за своими вещами. Раньше вечера Арея все равно не будет. Его вызвали в Тартар.
Меф привычно напрягся.
— Зачем в Тартар?
— А тебе-то что за дело? Ты теперь другой конторе служишь — вот и служи! — резонно отвечала Улита.
Мефодий не стал ее разуверять. Попробуй объясни, что нити старых привычек рвутся тяжело и мучительно. Прошлое уже вычеркнуто и уничтожено, но ничего нового пока не построено, и невольно приходится возвращаться к обломкам.
Меф поднялся на второй этаж. В его комнате ничего не изменилось. Едва ли кто заходил сюда без него. Вот «Книга Хамелеонов» на подоконнике, а вот желтая настольная лампа с гнущимся хоботом. Когда-то ради озорства он прилепил к ней кусок комиссионерского пластилина и, бывало, когда лампа разогревалась, пластилин попискивал. Хобот лампы был по-прежнему нацелен на тетрадь, в которой Меф отмечал отжимания, подтягивания и время, которое стоял на кулаках. Вспомнив, что в последнее время он почти забросил тренировки, Меф ощутил укол совести.
Буслаев немного посидел на кровати, размышляя, а затем вытащил большую спортивную сумку и стал собирать вещи. Начал он с оружия, занявшего добрых три четверти сумки.
Меф не предполагал, что за несколько лет у него накопится столько всего. Не считая меча — две рапиры, шест, алебарда, боевой топор, мавританская пика, стилет, кулачные щиты и кинжалы разных видов, множество ножей, три лука, арбалет. Самое громоздкое — шест, пику, алебарду, топор, луки с арбалетом, все щиты, кроме одного, любимого, со шпаголомом, он свалил на кровать, решив, что оставит их частично Мошкину, частично Чимоданову. С собой Меф взял лишь то, с чем так и не сумел расстаться.
