Лёка рискнула взглянуть на спутника и неожиданно увидела глаза, цвет которых до сих пор так и не рассмотрела. Оказалось — цвета промокшей поздней осенней травы… А Лёке больше всего нравилась именно осень. За тишину и красоту. И за полную откровенность, мешающую в одну кучу яркость красок, холод ветров и нудность дождей.
— Ты любишь осень? — поинтересовалась она.
Кирилл покачал головой:
— Нет. За сентябрем осень сразу уходит в свою темную глубину, а я ей никогда не доверял. Не согревают душу только светлые времена года.
Он пристально рассматривал нежданную попутчицу. Очень молодая… Резвая… Языкастая… Сейчас одна… Это — не ходи к гадалке… Почему Кирилл так вычислил, он и сам не знал, но всегда безошибочно угадывал семейное положение человека. Оно вообще-то на каждом написано, как и судьба, стоит лишь внимательно присмотреться.
Лёка не пошевелилась под его взглядом, уставилась куда-то в сторону, не отрывая ничего не выражающего неподвижного взора от одной ей видимой точки или предмета. Ветер перепутывал ее красиво постриженные волосы, длинные пальцы нервно вцепились в сигарету. Какие ручки у девчонки…
Еще Кирилла сразу привлекли строгое и красивое сочетание красок в одежде и необычная аккуратность.
Минуты торопились вперед…
— Чего тебе надобно, старче? — с очаровательным нахальством промурлыкала Лёка. — Переведи!
Она вся такая — обаятельно-нагловатая.
Большая рука плотно прикипела к Лёкиной коленке.
— Леля…
Она вздрогнула от неожиданности. Ее никто никогда так не называл…
— Леля… — повторил бородач.
Ему словно нравилось выговаривать и повторять именно это ее, им самим почти придуманное имя. Он волновался… Лёка старалась больше не смотреть на Кирилла. Пока не выскажется до конца.
— Мне не хотелось бы тебя просто довезти до столицы нашей родины, высадить у нужной станции метро и уехать… Понимаю, я банален до крайности… Но мне нужен твой телефон… И согласие на дальнейшие встречи…
— А мне нравятся откровенные и ничего не откладывающие в долгий ящик господа! Ты угадал! — отозвалась Лёка. — И ты…
— …Точно такой, какие мне нравятся! — завершил за нее Кирилл.
Оба дружно, с удовольствием рассмеялись.
— И вообще, разве «нет» — это ответ? — пропела Лёка.
— Значит, мы еще встретимся и поболтаем, — торопился бородач утвердиться в своей надежде. — Конечно, ЕБЖ…
Лёка удивленно вздрогнула.
— Говоришь на матах? А еще художник! Стыдно!
— А что, художник, по-твоему, не человек? И среди нас многие общаются именно на матах. А это вполне цензурно. Я хоть мужик простой и грубый, но давно выучил, что такое хорошо и что такое плохо. И знаю, где можно матюгаться, а где не стоит. Это Лев Толстой в конце своих письмах писал: ЕБЖ — если буду жив. Старшая дочка рассказала. А может, и выдумала, свинюшка. Я-то, сама понимаешь, писем этих в глаза не видал. Читать некогда.
