Но вместо обещанной помощи из мутной мглы выплыла искажённая харя водяного хозяина. Кожа в бородавках, как у старой жабы, пасть разинута, глаза сверкают чёрными всполохами. Длинные руки с огромными ладонями протянулись, норовя схватить за волосы. И этому чудищу мать приносила жертвы, ублажала, просила не мешать! Таши перехватил руку омутинника, вывернул многосуставчатые пальцы. Те покорно изогнулись, но не обвисли, а продолжали хватать и удерживать. Оно и понятно — омутинник сам не бьёт и не душит, он только держит, не позволяя всплыть. А уж топит пловца река и собственная неосторожность.
В такую минуту выручить утопающего может только боевой задор. Таши не пытался вырваться и уйти, он отпустил камень, дёрнул на себя вялую лапу омутинника и, когда они сплылись лицом к лицу, вцепился скрюченными пальцами в бородавчатую рожу. Вода окрасилась бурой кровью, лопнул похожий на пузырь глаз, но омутинник, кажется, и не заметил потерь. Что ему глаз — новый вырастет, вот отпускать жертву водяной не собирался. Неважно, что там наверху кто-то ворожит, позволяя до поры дерзкому пловцу не дышать. Человеческие силы конечны, а Великая неутомима. Пусть не сразу, но схваченное тело забьётся бестолково, выгнется дугой, из носа и разинутого рта пойдет пузыристая пена, и еще один утопленник ляжет на дно Великой.
«Нож надо было с собой взять», — натужно думал Таши. Он знал, что даже будь у него нож — омутинника это не остановило бы, даже изрезанный на куски он продолжал бы удерживать жертву. Но помрачённый разум уже не слушал сам себя, лишь стонал отчаянно: «Нож!»
И, словно услышав этот крик, в стороне от схватки взмутился мелкий донный песок и оттуда сам собой явился тонкий каменный клинок. В придонной полутьме он казался серым, но цвет его сейчас меньше всего интересовал Таши. Нож, словно поданный услужливой рукой, лёг в ладонь, и Таши ударил — раз, другой, третий! Вода замедляла всякое движение, по-настоящему эти тырчки нельзя было назвать ударами, но обретённое оружие легко входило в дряблое тело. Клубы крови завивались крутящимися струйками и уплывали вниз по течению.
Даже изрезанный на куски придонный житель не отпустил бы намеченной жертвы, но была именно в этом ноже сила, заставившая омутинника дрогнуть. Водяной затрепыхался, словно плотвичка, ухваченная поперёк живота неопытным и жадным щурёнком, сжался, отступил и через миг вовсе повалился на дно, обратившись в притопленную, занесённую песком корягу.
