Он подошел к ней и обнял.
— Что случилось?
Джейн отстранилась.
— Я беременна.
— А я как раз собирался тебя об этом спросить. Знаешь, у тебя изменились глаза, кожа, тело, и это мне напомнило Бет. Значит, я не ошибся.
Он улыбнулся, довольный то ли этой новостью, то ли своим собственным чутьем.
— Еще десять дней — и я свободен.
— Я не думаю, что это твой ребенок.
Бронзино пристально взглянул на нее. Джейн выдержала его взгляд.
— Я встретила другого мужчину и хотела тебе об этом сказать. Не в такой ситуации, конечно. Очень жаль. Не злись. Все это слишком больно. Я решила сделать аборт.
Изменившись в лице и сгорбившись, словно старик, Бронзино медленно подошел к глубокому креслу, обтянутому черной кожей, стоявшему перед письменным столом. Опустившись в него, он принялся играть с шариковой ручкой, снимая и надевая на нее колпачок. Зазвонил телефон. Он поднял трубку.
— Да… Нет… Я позвоню ему через пару минут.
Положив трубку, Норман холодно взглянул на Джейн.
— Зачем ты пришла?
— Мне нужен отпуск. Я не могу вести занятия. После аборта я хотела бы погостить несколько дней у своих родителей.
— А кто будет за тебя работать? Я?
Она не ответила.
— Ты думаешь, что студенты платят двадцать тысяч долларов в год, чтобы ты трахалась направо и налево?
По щекам Джейн потекли слезы. Она встала.
— Кто он?
Голос Нормана смягчился. В его глазах она увидела столько страдания, что, уже взявшись за ручку двери, остановилась.
— Он преподает на факультете истории искусств, — сказала Джейн и, подумав, что отсутствие Эрика успокоит Бронзино, добавила: — В этом году он в Германии, в творческом отпуске.
— Как его зовут?
— Эрик Блэквуд.
Бронзино покачал головой.
— Я его знаю. В прошлом году он был в Центре Крамера. Так вот почему ты порвала со мной. Мне следовало догадаться.
Что тут скажешь: Бронзино несомненно проигрывал в сравнении с молодым и красивым Эриком. К тому же и перспективным — ведь не случайно его приняли в Центр.
— Да нет же! Я сказала тебе правду: меня действительно смущала разница в возрасте. Эрика я встретила позже.
Это была полуправда. Они с Эриком тогда даже не поцеловались. Еще ничего не было ясно. Нет, неправда: все было ясно. Как дважды два — четыре. Она уже все поняла в тот же вечер, когда они познакомились. Около одиннадцати Эрик проводил ее домой.
— Хочешь что-нибудь выпить? — предложила она. — У меня есть виски.
Он посмотрел на часы.
— Я бы с удовольствием, но это неразумно. Завтра у меня поезд в семь утра. В девять — встреча в Нью-Йорке, а вечером я улетаю в Германию.
