Сейчас любят вспоминать, как сильно были угнетены мастера слова при «совке». О, эта бесчеловечная цензура! Сколько она порезала, сколько перерезала, сколько душ невинных загубила.
Вспоминают «внутреннего цензора». Воспарит, бывало, душа писателя. Дай-ка, обличу! Покажу язвы! Вскрою и явлю! Или просто скажу что-нибудь принципиально новое. «Люди, люди, возлюбите друг друга!.. — Видишь, какой бред». Но просыпается внутренний цензор и нашептывает: «Вздумал искренне писать? Ой, не делай этого… А то придет цензура и все зарубит. Не пропустят они правды, не допустят сказать народу от души все как думаешь. Так что лучше сам вычеркни заранее, чтобы сам знаешь что». И вычеркивает бедный автор слова, идущие от сердца, и крылья его вянут.
А что же теперь? Начинает человек писать — и мгновенно поднимает свою «удушливую голову» внутренний цензор. «Что это ты такое пишешь? Кто это опубликует? Это же получается у тебя некоммерческий продукт! Быстренько сценку насилия, а сюда — эротическую. Почему без монстров? Быстро монстров. Что за ковбои в космосе? Не валяй дурака, сделай хотя бы пару негуманоидных инопланетян, иначе тираж больше трех тысяч не поставят».
Помню, читаю как-то раз попалась мне в руки повесть, сделанная с заявкой «здесь я поднимаю очень серьезные, глубокие темы». (Так комментировал ее сам автор). Читаю. Вроде да, действительно поднимает человек темы, и даже глубокие и серьезные. Но на стр., скажем, сорок, — совершенно подростковая, беспомощно-грязная эротическая сцена класса «он вонзил свое твердое в ее мягкое». Описанная в лучших акробатических традициях: нога на бедро, грудь под ладонь, изогнулась-застонала, упала-отжалась. И так — на две с половиной страницы. Я не против эротических сцен, но, во-первых, уместных (а они далеко не везде уместны, иногда лучше про облака да цветочки), а в-главных — хорошо написанных. Спрашиваю у автора: «Зачем здесь эта прыщавая гадость?» Отвечает с важным видом: «Это такой крючок, чтобы удержать читательское внимание». То есть у человека воспитана иллюзия, что можно с помощью подобного ненужного в тексте (речь идет не о соблазнении, не о пороке, а о встрече добродетельного супруга с добродетельной супругой!) откровенно грязного эпизода удержать читательское внимание. А не потерять его. Кто подсказал это бедному автору? Неужели кровавая гэбня? Да нет же. Это сделал с автором его лучший друг — внутренний цензор. Для чего же мы по баррикадам-то скакали? Не для того ли, чтоб творить без цензуры? А вот оказалось, что и нет. Дали людям свободу, они тут же построили себе новый загон.
