— Само собой, — повторил тот, другой. Это был новый оборот.
Они поставили на место стол и стулья, вытерли пол; потом они задвинули ящики обратно в шкафы, сложили книги ровной горкой и попытались собрать тетрадки со словами. Обнаружились любопытные вещи.
Небо улыбалось небесной голубизной. Но они уже не поддавались на этот обман. Эта ясная, чистосердечная синева, небесная синева, синева горечавки и синева синих драгун отражалась в солнечном диске чернотой мира, этой бесконечной, непостижимой чернотой за границами. Если тут нет никакого вражеского передатчика, мы все пропали.
— Очнитесь, ну очнитесь же!
В отчаянии они схватили старика и посадили его на кресло-качалку. Его голова тяжело и равнодушно свисала набок. Они подложили ему под спину подушки и укутали ноги одеялом. Они налили ему водки и тихонько покачали. Солнечные блики блуждали по их испуганным лицам, как следы беглеца.
— Если вы не можете объяснить, — еще раз начал командир, — если вы не можете объяснить, зачем вы здесь собрались…
— А вы? Зачем вы здесь собрались? Вы ничего не можете нам объяснить, потому и набрасываетесь, как на врагов! Вы знаете, что вы шуты гороховые, вот вы и рветесь в бой. Защитная окраска, чтобы спрятаться от себя самих. Вы же не хотите стареть, и болеть не хотите, и не хотите снимать шляпу перед чужими могилами!
— Где ваш вражеский передатчик?
— Если бы он у нас был! — в отчаянии крикнул Герберт. — Эх, был бы у нас передатчик…
— Он есть, — сказал старик. — Успокойтесь, он у нас есть. — Старик хотел приподняться на локте, заметил повязку и словно опомнился.
— Вам еще больно?
— Нет. Вы все здесь?
— Все, — сказал Георг.
— И другие тоже?
— Да.
— Тогда подойдите ближе!
Они сгрудились вокруг кресла. Где-то в доме захлопнулась дверь. Этажом ниже ребенок играл упражнения на рояле, играл без ошибок и раз за разом повторял одно и то же. Трезвучия хороводом летели над сверкающими крышами.
— Что такое наша жизнь?
— Повторять, — сказал старик. — Повторять, повторять!
— Повторение не часто услышишь.
Он кивнул. Услышишь не часто, но разве это что-то меняет? Мы повторяем упражнения на немой клавиатуре.
— Опять этот ваш тайный язык! — сказал командир.
— Да, — ответил старик, — именно так: тайный язык. Китайский и еврейский, то, что говорят тополя и о чем молчат рыбы, немецкий и английский, жить и умереть, — все это тайна.
— А иностранный передатчик?
— Когда кругом тихо, его слышит каждый из вас, — сказал старик. — Ловит волны!
