Как и на Мудьюге, каторжане Иоканьги должны был; своими силами строить помещения тюрьмы. В осеннюю стужу, под пронизывающим ветром с полярного моря, голодные, неодетые и необутые, они сначала построили фанерный барак, несколько землянок и затем бревенчатый барак. Неимоверная скученность, грязь, обилие насекомых, испарения от сорокаведерных параш, холод и сырость делали пребывание в таких постройках невыносимым.
Под карцер, тоже по опыту Мудьюга, был приспособлен заброшенный ледник. Узникам, брошенным в такой карцер, не давали брать с собой одеял, их лишали горячей пищи, а спать или лежать можно было только на голой, мерзлой земле. Редкие выдерживали пребывание в таком карцере, и зачастую по утрам надзиратели обнаруживали там окоченевшие трупы.
Первые месяцы на Иоканьге производились поверки. Заключенных, едва прикрытых лохмотьями одежды, выстраивали у тюрьмы и заставляли разуваться на снегу. Одновременно с поверкой шел обыск. Поверки сопровождались избиением и известными по Мудьюгу «поучениями» Судакова: «Я здесь царь и бог! Что хочу, то и делаю!.. Мне власть дана такая! — и, показывая вверх дубиной, заключал: — А отвечаю я только перед всевышним».
Впоследствии такие поверки, дававшие заключенным возможность хоть немножко подышать свежим воздухом, были отменены, и заключенные, кроме выводившихся на работу дисциплинарников, круглые сутки держались запертыми.
Начальник каторги Судаков с надзирателями проводил по ночам повальные обыски с избиением насмерть. Судаков действовал дубиной, надзиратели — прикладами и револьверами. В один из очередных обысков и побоищ Судаков растоптал насмерть секретаря Савинского волисполкома В. С. Фомина, прикладом винтовки раздробил кость другому заключенному, Хамеляйнену, который после этого умер.
Упоминавшийся выше Б. Соколов писал, что Судаков «…находил какое-то особое удовольствие в собственноручных избиениях арестантов, для каковой цели всегда носил толстую дубину… Если бы мне кто-нибудь рассказал о нравах Иоканьги, то я бы ему не поверил, но виденному собственными глазами нельзя не верить».
Судаков и его свора знали, что доведенные ими до отчаяния люди способны на все ради одного мига свободы. Поэтому бараки с заключенными закрывали круглые сутки на замок, а заключенные должны были лежать без движения, без разговоров всю восемнадцатичасовую полярную ночь. Достаточно было бредового вскрика больного или последнего стона умирающего, чтобы стража открыла стрельбу по тюрьме.
