Да, он был, в принципе, исправен. В чем же дело?
— Надя, ты вчера — когда разговаривала по внутренней связи — правильно набрала номер?
— Безусловно.
— Уверена?
— Я набрала 77-48А и уверена в этом.
— Если мы набирали его номер — значит, мы разговаривали с ним. Следовательно, у двери был он.
Надя вздохнула:
— Юрков! Хоть старых наших можно не бояться…
— Я верю нашим старым.
Еще один вопрос я попытался задать новичку.
— Вот что, — сказал я ему, — расскажи нам свое важное сообщение. Помнишь, ты вчера приходил с важным сообщением.
Я специально поставил ему прямой вопрос и теперь ждал реакции.
Бесполезно.
— И что теперь я должна с ним делать?
Я пожал плечами. В самом деле, что? Если бы я знал, в чем дело!
— Пусть работает, — решил я в конце концов. — А там посмотрим на его поведение.
Надя отвела новичка в отсек, где занимались расчетами наши старые автоматы. Он подключился к работе.
Мы подождали немного, посмотрели его ленту — он довольно быстро обучался, результаты решения задачи на ленте были правильными, и это нас успокоило. Отношения между роботами также не внушали опасений.
Уходя, я еще раз глянул на роботов. Мне пришло в голову, что Фревиль довольно далеко забрался со своими идеями… Я подумал — да ведь он как бы закладывает в роботов гены человеческие. Ну, разумеется, не гены; биотоки, разумеется, импульсы, волны, что там еще, ритмы, стереотипы, всякое разное, что дает схему поведения человека, переписывает Фревиль с оригинала на магнитную или еще какую-то память робота… А по существу — именно это Фревиль делает: да, как бы закладывает в роботов человеческие гены и воспроизводит людей, черты людские — в металле и синтетике…
Мы занялись своими делами.
Все эти расчеты — старые и новые — часть экспериментальной проверки моих теоретических моделей, из-за чего я сюда и перебрался года два назад. Мне требовались эмпирические данные, я попросил направить меня в какую-нибудь из лунных лабораторий космической погоды, думал, что попаду в знакомое со студенческих лет Море Москвы; где-то решили мою судьбу, и я оказался на интернациональной Станции. Экспериментальная часть, как я и ждал, была тяжким для меня этапом работы, неблагодарным и нудным, по сравнению с ним то время, когда я играл в «чистого» теоретика, казалось сплошным праздником (на самом деле, хрен редьки не слаще; просто-напросто начиналась обыкновенная ностальгия).
Итак, мы разбрелись.
А когда заглянули в отсек (примерно через час), — наш новенький 77-48А валялся на полу с выбитыми предохранителями.
