— Смеется? — Косой и Рыжехвостая переглянулись.
Они никогда не слыхали чтобы собаки смеялись. Но чему только не научишься в школе!
И друзья решили непременно идти с Карлушей.
Они пришли в школу еще до звонка.
На крыльце Карлуша в раздумье остановился.
— Вот что, друзья, — сказал он наконец. — Залезайте-ка в мой мешочек, так будет лучше. Учитель у нас очень строгий. Еще чего доброго рассердится, когда увидит вас.
Косой и Рыжехвостая усмехнулись.
«Кажется этот мальчик не храброго десятка», — подумали они. Но без лишних слов полезли в мешок.
Карлуша вошел в класс, звонок только-только прозвонил, и все усаживались по местам.
Карлушево место было в самом последнем ряду, возле стены. Никто не обратил внимания на его мешочек, и Карлуша благополучно пристроил его под скамейкой.
Скоро пришел учитель.
Учитель постучал карандашом по столу, и в классе сразу стало очень тихо.
— Сегодня мы будем повторять таблицу умножения, — сказал учитель. — Ну-ка, кто мне скажет, сколько будет восемью восемь?
«Ого, это помудрёнее, чем дважды два» — подумали Косой и Рыжехвостая и навострили уши.
Кто знает, может быть, заяц и белка выучили бы таблицу умножения не хуже самого Карлуши, если бы они просидели в классе, — хотя бы даже под скамейкой, — весь урок до конца.
Но случилось по-другому.
Пока учитель перелистывал классный журнал и решал, кого из учеников он вызовет, дверь чуть-чуть приоткрылась, и в класс проскользнул Шарик.
По всему его виду можно было сразу догадаться, что его не раз выгоняли отсюда. Хвост у него был поджат, Глаза бегали во все стороны. Он припал к полу и неслышно полз на брюхе вдоль стены.
Ему удалось благополучно добраться до первой скамейки. Теперь самая опасная часть пути была позади. Оставалось только проползти под скамейками в дальний конец класса, ну, а уж это было проще простого.
Наконец, Шарик добрался до последнего ряда и приготовился вместе со всеми повторять таблицу умножения. Он мог не опасаться, что получит двойку, — учитель частенько выгонял его из класса, но никогда не вызывал к доске и не ставил ему отметок. Поэтому Шарик, как ни в чем не бывало, разлегся у Карлушиных ног, насмешливо поглядывая, как беспокойно ёрзали на своих местах ученики.
И вдруг Шарик насторожился. Он почуял что-то недоброе. Шерсть у него стала торчком, он поднял уши и заворчал.
Это была большая оплошность с его стороны. Но ведь всякая собака — в душе охотничья собака, да и заворчал-то Шарик совсем тихо.
