Октавио, — медленно плелись по устланной хвоей и снегом тропе.
Хорошо всё-таки прадед придумал, каждую зиму выезжать на охоту, — одобрил действия предка Роскар. Зачерпнул горсть снега, растер лицо, расстегнул верхние пуговицы куртки, прижал тающую массу к разгоряченной груди. Садишься верхом, уезжаешь, и никто тебя не спрашивает — куда, зачем, и так всё понятно. Можно побыть в одиночестве, послушать тишину, запрокинуть голову и посмотреть, как мечутся по небу вершины деревьев… Это от героев, выезжающих совершать подвиги, ждут, что подвиг будет совершен; от менестрелей, объявляющих, что уединяются для сочинения великой баллады, ждут совершенства; а что взять с охотников? Всегда можно пожать плечами и сказать, что сегодня с добычей не повезло — и кому какое дело, что вся эта суета, традиции, наряды и развлечения задуманы ради двух-трех часов одиночества. Полного одиночества, когда слышишь лишь собственное дыхание, лесные шорохи, да, может быть, позвякивание конской сбруи.
Гудеран — молодец, он почти не притворяется. Король уезжает охотиться — и почему-то никого не смущает то, что его величество не берет с собой оружия. Роскару сложнее. Впрочем, если подумать, младшим братьям всегда сложнее. От его высочества ждут подвигов, уж если он добудет кабана, чтоб размером был с гору; а если волка — так такого, о котором не лень складывать возвышенные вирши.
Плюнуть бы на всё, уехать куда-нибудь и начать жизнь с чистого листа. Забыть о репутации «героя», о хвалебных речах, в которых восторг сочетается с недоверием и навязчивым рефреном повторяется вопрос, столь любимый сестрицей Анги «Ты что, совсем спятил, что ли?!» Он не спятил, вовсе нет, и с дуба, если верить тщательно составленному описанию собственной жизни, в детстве не падал, он просто… Просто он по жизни глуп, в делах порывист, иногда действует, подчиняясь въевшимся в плоть и кровь привычкам, а иногда… Да он сам не понимает, почему любой его поступок расценивается всеми, как образец доблести, самоотверженности и героизма! Октавио пошутил, что всему виной репутация; Ангелика закатывает глаза и повторяет: «что уродилось, то уродилось»; Гудеран… Как и положено старшему брату, он терпит бестолкового младшего. Иногда это невыносимо, иногда — унизительно, но чаще всего просто обидно. Неужели до конца дней так и придется жить в тени собственной репутации, так и не заслужив истинного уважения со стороны хотя бы ближайшей родни?
