Потом появилась Светка. В девятнадцать лет впряглась в тяжелый воз под названием семья, да так и толкает его по жизни. Для чего? Полюбила Гришку? Но разве такого можно полюбить? Или не полюбила — пожалела? Или сработал пресловутый женский инстинкт иметь семью, вить гнездо? Так или иначе, пока эти две женщины пытались реализовать себя, Гришка лежал на диване или прогуливался по аллейкам. Но ведь по-настоящему реализоваться смог только он один — стал художником. В жизни — пассивный, равнодушный, нелепый до смешного, а в искусстве — мастер.
Я торопливо пошла по аллее навстречу Гришке.
— Сейчас из «Обелиска» звонили!
— Ну и что?
— Сказали не выходить из номера после трех. Я с Сашей говорила, он намекнул, что это с наследством связано.
— Какое наследство? Что ты все время выдумываешь?!
С опозданием я вспомнила, что ничего не рассказывала Гришке о нашем вчерашнем разговоре с Сашей.
— Наследство, которое оставила тебе Марина, твоя питерская родственница!
— Ты чё?! — Гришка захохотал. — Крыша едет, дом стоит? Я Марину-то эту в глаза никогда не видел. Мать говорит, она к нам в последний раз до моего рождения приезжала!
— Ладно. — Я вздохнула. — Об этом после. Но ты понимаешь, что сегодня после трех и не позже девяти — 21.00 — должно что-то случиться?!
— Брось ты, Лиз! Я уверен, все будет нормально.
Мы бродили по Летнему саду. Погода была подходящей для прогулок: влажная, теплая и безветренная. В середине января вдруг ощущаешь приближение весны, в расцвете сил — дыхание смерти, а на краю обрыва жизнь представляется особенно спокойной и безмятежной. Хочется разгуливать по парку и болтать пустяки! Мне вдруг тоже передалось Гришкино идиллическое настроение. Странно умиротворенная, я слушала его рассуждения о строгановской иконописной школе. В строгановских иконах действительно выражена русская душа: удивительная легкость, яркость колорита, артистизм кисти, добрый кураж. Современные иконописцы рисуют по линейке и циркулю да еще подпускают экзальтации…
— Я замечательный альбом купил в Русском музее.
— Покажешь?
— Конечно.
Обедали мы в ресторане гостиницы. У меня остались карташовские деньги — «тринадцатая» зарплата, и я с радостью устроила прощальный обед.
Где-нибудь на остановке конечной,
Скажем спасибо и этой судьбе…
[8]Сколько можно беспокоиться и трястись?! С декабря я хожу под дамокловым мечом. Иногда это ощущение отступает, иногда — надвигается, как сегодня. Но, в конце концов, на свете есть человек, готовый обо мне позаботиться. Он сказал: не бойся, я буду рядом. Я думала об этом и не боялась.
