Сам по себе жест в высшей мере сомнителен. Рука произвела вдобавок оценивающе-потирающий поджест своими толсто-волосатыми пальцами, будто передо мной был не директор нашей уникальной институции, а провинциальный парвеню, впервые в жизни попавший в мужской отдел Галери Лафайет.
— Парижский?
— Qui.
— Тю вуа! — восклкинул он, — я сразу узнал. И книжки на языке читаешь… можно? — Взял у меня из-за спины со стеллажа и тут же удивился. — Mais c’est toi?
— Qui, c’est moi.
— Ты книжку издал в Париже?
— Не одну, — ответил я, издавший две.
— Так ты писатель? Экривэн? Экривэн рюс?.. — И вдруг восторг на лице американского майора сменился гневом:
— И эти салопарды тебя в подвал загнали?!.
Что значит решительность выпускников Вест-Пойнта: буквально на следующий день я был переведен в Русскую службу, повышен до 13-го грейда — перескочив два пойнта — и поставлен руководить культурой вместо переведенного на какие-то другие дела легендарного Пола Нигерийского, одного из больших в прошлом боссов, человека далеко не молодого, но пропившего свою номенклатурную передвигаемость. Хотя не письменный английский, который был у него великолепен. На переводы Пола и перевели. До этого он по заказу начальства переводил мой доклад «Русский узел» для международной конференции советологов, и вообще лет уже восемь я был его автором — единственным, кстати, кому он доверял вести программу в свое отсутствие. Так что Пол повел себя профессионально, а может быть, фаталистично; но, во всяком случае, достойно. Чего нельзя сказать о прочих «баронах».
На утренней планерке, где я обычно представлял наш скромный резервуар мысли — think tank — и принимаем был ими снисходительно-приветливо, новый директор сообщил об утвержденном свыше решении. У службы отвалились челюсти. И сразу же, за первым пивом стала собираться оппозиция «баронов» — старших редакторов, метавших в мою сторону косые взгляды через всю кантину. Потом один из них, который настаивал, чтобы его звали через «ё», как героя «Анны Карениной», подошел и пригласил меня за большой их стол у окна, которое полуподвально выходило во внутренний пивной сад:
— Мы тут посовещались… Ты должен отказаться.
При этом пряников не предлагалось. Должен — и всё. Потому что в условиях бойкота, дескать, все равно работать не смогу.
Но у меня идеи, господа. Так сказать, vision.
Нет. Охваченный бредом реформаторства, уступать общественности я не собирался. Было оказано давление через начальника нашей единицы. Шеф мой, уже бывший, расставаться со мной и сам не хотел, но, в конце концов, решил, что так будет лучше для пользы дела. Кандидат наук, он был на досуге страстный геймер в области настольных баталий. В руководящем его отсеке к мутному стеклу разделительной ширмы был приклеен им собственноручно изготовленный коллаж, на котором своим вырезанным ножницами фотолицом он наделил мудрого полковника-наставника, а моим — Рембо, который
