Мы молчим. Наконец, она говорит:
— Какая я была дура.
— Нет, Вики. Ты отнюдь не дура. Ты все время хотела этого, но ты обманывала себя, потому что одна мысль об этом раздражает тебя, — не пугает, а раздражает, — и ты не хочешь сердиться на меня. Но, Вики, я не собираюсь обращаться с тобой так, как с тобой обращались в прошлом. Я люблю и уважаю тебя, и поэтому все будет совершенно по-другому.
Она решительно говорит:
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не сержусь. Никто не раздражал меня. Никто не обращался со мной плохо.
Я встаю, снова приношу бутылку шампанского из кухни, наполняю наши бокалы и залпом выпиваю столько, сколько могу выпить, не переводя дыхание. Затем я холодным, академичным голосом профессора колледжа, который пытается провести умного, но упрямого студента, говорю:
— Хорошо. Ты не сердишься. Тебе просто больше не нравится секс. Ну и что? Многим людям не нравится секс. Существует целая индустрия, для тех, кому не нравится секс. Люди не нарушают законы тем, что им не нравится секс. Это огромная прекрасная страна, и не обязательно, чтобы тебе нравился секс, так же, как не обязательно, чтобы тебе нравились твоя мама, национальный флаг и яблочный пирог. Но почему бы тебе на этот раз не дать бедному старому сексу шанс? Почему бы тебе не дать бедному старине сексу еще один шанс? В конце концов у тебя все первоклассное и задаром, и кажется, это позор, хотя бы время от времени, не пользоваться этим. Ты когда-нибудь читала пьесы Мидлтона?
Я вывел ее из равновесия:
— Кого?
— Мидлтона. Он был современником Джона Вебстера и Сирила Торнера. Он описывал ситуации, похожие на нашу, хотя и придавал им театральность семнадцатого века. Злодей преследует героиню. Героиня отвергает его. Злодею каким-то образом удается переспать с ней и затем — неожиданность! Героине, в конце концов, нравится это. — Я слегка прикасаюсь к ней моим указательным пальцем, и она не отстраняется. — Я не обижу тебя, Вики, — настойчиво говорю я, подвигаясь к ней поближе. Она по-прежнему не отодвигается. Моя рука скользит по ее бедру. Мои внутренности превратились в клубок змей. Я хочу снять с себя одежду. — Все будет хорошо, — тихим голосом настаиваю я. — Я не похож на Сэма. В сексе все мужчины разные, это как почерк. Я подвинулся поближе. Моя рука на ее бедре, затем на ее левой груди. Я целую ее в шею. Кровь во мне как будто плавится, подобно какому-то новому жидкому металлу в сюрреалистической фантазии. — Я хочу тебя любить, Вики, — говорю я, — ты не просто какая-то статистическая женщина для меня, а личность, которая знает, что Цицерон был не только философом, но и оратором; личность, любимый цвет которой синий и которая любит устриц и отражение яркого света на мокрых тротуарах, и фонтан перед «Плазой», и песни Фрэнка Синатры, и игру на кларнете Жервез де Пейер. Я хочу тебя, тебя, тебя.
