Там она увидела Мировой Храм, каким он был до катаклизма, полный света и жизни. Сардон не могла контролировать свою точку обзора: в один миг она смотрела как будто с высоты, в другой — уже из глаз одного из стражников храма. Но с каждой из них она видела одну и ту же историю, с большим или меньшим количеством страшных деталей. Вскоре ее затошнило от насилия, и она попыталась попятиться, но обнаружила, что не может сдвинуться с места. Камни как будто сжались еще плотнее и удерживали ее на месте, будто она сама окаменела. Сардон была обречена снова и снова смотреть, как оскверняют храм.
Появилась небольшая группа существ, облаченных в черное, они постоянно двигались и исчезали из виду… сверкнули острые клинки, хранителей храма вырезали, словно детей… миропевицу схватили, когда она уже собиралась лишить себя жизни… обмякшее тело, увлекаемое в портал, в Паутину… и мировой дух, беспомощный при всей его метафизической силе.
Он пытался остановить их, и его усилия разрушили сначала храм, а потом весь мир. Он слепо бросался на чужаков, но все было тщетно. Осквернители ускользнули в Паутину, словно воры в ночи, и ушли туда, где их нельзя было достать, прежде чем мировой дух Лилеатанира успел осознать их. Сущность, которая дремала на протяжении эпох, пробудилась от боли, и в этом пробуждении полностью воплотилась мстительная ярость дракона. Даже камни вокруг тела Сардон все еще дрожали от воспоминания об этом.
Темными сородичами руководила высокая зловещая фигура в полностью скрывающих тело доспехах и шлеме с красными глазами, клыками и рогами, как у дикого зверя. Она была вооружена ужасным двуручным клинком, который нес гибель всем, кто оказывался перед ним. Это существо ушло последним, и перед тем как зайти в портал, повернулось, обведя взглядом содрогающийся храм. Горящие глаза как будто взглянули прямо на Сардон, и фигура заговорила голосом, похожим на грохот огромного колокола.
«Лишь наивные пытаются забыть и простить! — взревела она. — Архра помнит».
Когда прозвучали эти слова, камни, стиснувшие Сардон, начали двигаться, медленно смыкаясь, как огромные черные челюсти. Она ощутила чудовищное давление, удушье и, наконец… тьму.
Сардон очнулась в жаркой зловонной темноте Мирового Храма, хватая воздух ртом.
— Гора Скорби? — пробормотал Харбир, обращаясь к Ксагору. — И как, черт возьми, мы собираемся забраться на такую высоту пешком?
— Этот не знает, — скорбно отозвался развалина. — То были слова архонта, не Ксагора.
