— Пока не решил. Черт, да я, может, никогда не смогу понять, что для него лучше! А если пойму, то будет уже слишком поздно.
Мы молча спустились в безлюдный вестибюль. Прежде чем провести инфокартой по рамке на входе и сдать пропуск, я повернулся к Кам:
— Ты явно хочешь мне что-то сказать, так говори — тут ни души.
— Понимаешь… с досье Пери не все так просто. Я говорила, что там ничего нового, так оно и есть, но…
— Но?
— У нас как в полиции: мы отслеживаем, кто запрашивал досье и когда. Так вот, года два назад досье Пери запрашивали и просматривали, но кто — у нас не зафиксировано.
— И что это значит?
Кам понизила голос.
— А то, что кто-то просматривал досье по запросу, но, вернув в архив, не зафиксировал это. Досье Пери Альмонд, как и все прочие, конфиденциально. Поэтому очень кстати, что сейчас мне нужно связаться с ее приемной матерью — будет законный предлог объяснить, почему я просматривала досье. У нас тут строго, да еще и дело такое неоднозначное. Поэтому давай договоримся, Зак: больше ты мне сюда не звонишь и не приходишь. Понадобится — назначим встречу в другом месте.
— Если у вас как в полиции, Кам, так я тебе скажу — правила по части документов постоянно нарушают. Берут досье и не кладут на место, или кладут, но не на место, или не записывают, кто и когда брал посмотреть — забывают, ленятся, слишком спешат и так далее.
— Да, да, конечно, и это тоже. Просто странно, что досье Пери столько лет никто не интересовался и вдруг — запрос. — Она попрощалась и пошла к лифту.
Когда электричка затормозила у Восьмидесятой станции рельсовки, — на другом конце Города, противоположном Окраинам, — уже совсем стемнело. Отсюда до моего дома было рукой подать. Пока я ехал, разразился очередной тропический ливень, сумрачные небеса извергали потоки воды, и прохожие на улицах, казалось, с трудом пробирались под сплошным водопадом, а в сточных канавах бурлили и пенились грязные реки.
По счастью, все это я наблюдал из окна электрички, а когда вышел на платформу, ливень уже прекратился. Улицы снова исходили паром, усталые толпы спешили домой после работы. Многие промокли до нитки: одежда прилипла к телу, с волос каплет.
У самого дома меня встретил грохот музыки и огоньки розовых фонариков, натянутых между манговыми деревьями. На низенькой кирпичной ограде, окружавшей дом, выстроился мой любимый уличный ансамбль, который наяривал африканский фолк. Их вокалист, знаменитый Папаша Амаду Маккензи-Сене, больше известный просто как Па Зи, в своем традиционном красно-синем полосатом наряде смахивал на тропическую птицу. Над головой у него танцевали на ветру фонарики, а прямо перед Папашей Зи выплясывала, полоща розово-золотым платьицем, его маленькая дочка Коссива.
