И на этой вот колымаге? Не на «татре» и даже не на «Ф-8»[3]?
— А мы не перегрузим вашу тележку? — говорю я и показываю на матросский мешок Петера.
— Не такое возили! — говорит дедушка, поглаживая руль.
И вот я уже поднимаю проклятый мешок Петера, но при этом все же спрашиваю:
— Правда у вас ничего тут не проломится?
Вдруг коляска оживает. Из-под клеенки показывается маленькое серенькое чудовище и начинает брехать. Я подпрыгиваю, будто взбесившийся кузнечик. А маленькая шавка, упершись лапами в борт, рычит.
— Фу, каракатица! — кричу я.
Но треклятая скотина — ноль внимания, знай себе рычит, — теперь уже тоном ниже.
— Дурная примета, — отмечает дед. — Раз Беппо лает и рычит, значит, плохой человек. Вероятней всего, характер по запаху определяет.
Тем временем я уже совсем успокоился и только презрительно фыркаю.
— И знаете, сколько у нас было уже подтверждений тому! В нашем доме по соседству жил молодой человек, всегда такой вежливый, воспитанный, здоровается. «Добрый день» говорит, желает доброго пути. Но когда он проходил мимо, я что угодно мог делать — все равно Беппо рычал. Я уж псу сколько раз выговаривал: «Беппо, и ты можешь ошибаться», но он все же оказался прав.
— И как вы об этом узнали? — спрашиваю я, не сдержавшись.
— Молодой человек срезался на экзаменах.
— А я перешел. Средний балл 3,6.
Беппо все еще рычит, правда уже тише.
— Вот видите, — говорит дед. — Возможно, он просто от неожиданности испугался. Обычно-то он всю дорогу спит.
Дедушка довольно ловко соскакивает со своей старомодной дрезины, даже чуть присел, когда приземлился.
Став рядом со мной, он не достигает даже моего подбородка, и я еле удерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Ну, как дела, малыш?»
Вместе мы упрятываем матросский мешок в коляску. Мне приказано разместиться на заднем сиденье. Отлично, а то ведь с этой карликовой пантерой в одной коляске далеко не уедешь.
Из кармана своего аккуратно выглаженного комбинезона — должно быть, тоже сохранился у него со времен Шиллера — дедушка достал автомобильные очки, очень похожие на его собственные, сдвинутые на лоб и поблескивающие, будто два огромных выпученных глаза. Только у этих резинка другая: у дедушки широкая, рифленая, а у вторых — от банки для консервирования, красная и гладкая. Эти очки он теперь и надел на свою псину. А собачка ничего, сидит, все терпит, даже голову наклонила, чтобы дедушке удобней было.
Кто его знает, может, у собак и правда котелок варит? Соображают они, что ли? Но наш Крамс, когда мы ему такое преподносим, говорит — это метафизический балласт. Мне чего-то даже не по себе делается: попрыгунистый дед, старинный граммофон на трех колесах и пес в автомобильных очках, так похожий на своего хозяина, — чудно! А тут еще серое облачко закрыло солнце… Бр-р-р!
