Будем радоваться мы,
Пока есть в нас юность!
После юности прелестной,
После старости нелестной
Нас пожрёт сей гумус!
Где те суть, кто ране нас
Здесь изволил быти?
В небеса взнестись вам надо.
Иль сошесть в глубины ада,
Коль их зреть хотите!
Наша жизнь коротка есть,
Скоро пронесётся.
Гибель быстро к нам спешит,
И жестоко нас душит,
Никто не спасётся.
Славься, академия,
Славьтесь, профессоры!
Славься каждый член отдельно,
Славьтесь вместе сопредельно,
Всё цвети, как флора!
Вы, девицы, славьтеся,
Тонки и субтильны,
Вы, бабёшечки приятны,
Благосклонны, благодатны,
Добротой обильны!
Пропади совсем, печаль,
Скорбь, что нас тревожит!
Сатана изыдь смердящий,
Всяк, студентов не любящий,
И насмешник тоже.
Славься ты, республика,
И кто управляют,
Нашей общины пенаты,
И влюблённы Меценаты,
Кои нас питают.
Ну как вам? По-моему, хуйня. Дальше — больше, он вообще перешёл на латынь и засел за учёную поэму гексаметрами, от которой сохранился следующий фрагмент:
Caesari pater dedit suae rarissimae herbae.
Caesaris herbam vidit, victa est ratio ejus.
Caesaris herbam habet, ornat quod ea est Coca, —
в общем, для дурки он созрел уже тогда, но выяснилось это несколько позже, а покамест он собирал деньги по улицам. А по улицам на самом деле валяется немало денег для того, кто внимательно смотрит под ноги, а не витает в облаках и не глядит на плывущих женщин, то есть для Петрова, обладавшего к тому же феноменальным зрением, позволяющим углядеть копеечки на противоположном тротуаре. И ведь не одни копеечки валяются тут и сям, а и семишники, алтыны, пятаки — этих, впрочем, меньше, понеже велики и видны всякому подслеповатому гоблину. В отличие как раз от гривенников, которые неброски и удобно закатываются в половые щели и беленькие сугробы и сидят там тихо, как мышки в корке, дожидаясь Петрова.
Иногда дикий ветер долго носит по воздуху трёхрублёвку, которую потом ловит Петров вместе с песком и мусором. В телефонах-автоматах люди забывают свои гнутые медяки, немало их и на тротуаре возле автомата, особенно в тёмное время года, когда ушастый абонент, даже слыша звон, не понимает, где ему щупать. Тем паче когда снег глушит последние уши. И уж совсем благодать наступает по весне. Тогда истекают жидким сугробы, обнажаются помойки, газоны и пустыри, тогда вытаивают ведь не только подснежники, но и деньжата, много деньжат! Первая пора после схода снега — страда для Петрова, когда, бывало, насобирывал он от зари до зари до семи рублей.
