Нет, о жене доктора никто не мог сказать худого слова. Но она трудно сближалась с людьми, хотя и заменяла учителя, когда тот бывал занят. Дети любили ее. Она никогда не прибегала к розгам. И пела в церкви. Так красиво, что даже ангелы могли бы заплакать.
Докторша была слишком изысканная и хрупкая. И никто не видел ее на лугу во время сенокоса. Но было в ней что-то, наверное, в этой докторше, если она нравилась и пробсту, и сопливым ребятишкам. Только вот больно уж она тщедушна, и талия у нее чересчур тонка, так что едва ли в Рейнснесе дождутся наследников.
Однако на пристани об этом не говорили. Упаси Бог! Там люди только слушали и смотрели, пуская слюни, точно новорожденные телята.
Зато потом! Они разбились на группы и за чашкой кофе судачили на эту тему. Тема придала неповторимый вкус печенью и сдобным булочкам. Событие дня было приправлено старыми сплетнями. Словно обычный имбирь заменили щепоткой редкого шафрана.
— Стине, я привезла тебе луковиц и семян! Некоторые из них мне прислал мой знакомый из Голландии!
Радость разгладила смуглое лицо Стине, оно посветлело, словно переродилось. Лишь избранным дано видеть такую красоту, но, раз увидев, они хранят ее, и таким образом она становится бессмертной.
Фома ее видел. И он понимал, что после отъезда Дины, кроме него, мало кто ценил Стине.
И оттого, что Дина не переставала удивляться и переменам в Страндстедете — новым домам, пароходной пристани, — и тому, что они все не поленились приехать сюда, чтобы встретить ее, все стало как будто обычным, и Фома отвечал ей как доброй старой знакомой.
Он принялся рассказывать, что пароход больше не заходит в Рейнснес, а жаль, но в этом виноват прогресс. Андерс кивал, поддакивая Фоме. Он согласен, они всем обязаны Вилфреду Олаисену, этот человек умеет добиваться того, чего хочет.
Дина обещала вернуться в Страндстедет и познакомиться со всеми новшествами поближе. Но сейчас ей хотелось поскорее увидеть Рейнснес, оказаться в синей кухне Олине и вспомнить вкус ее рыбного супа.
Взяв Карну за руку, она по очереди оглядела всех и выразила удивление, что они не исхудали без стряпни Олине.
И тогда Карна в четвертый раз за этот день услыхала музыку моря.
Но папа заметил это и взял ее на руки, хотя она была уже большая. Она уткнулась носом в его сюртук из грубого сукна и снова увидела, как Олине распрямилась, лежа на полу в кухне, и не захотела говорить с ней. И ненадолго день перестал быть таким, каким был до того, как бабушка заговорила об Олине.
