Несколько раз, когда Карна была погружена в музыку моря, мама Карна выходила из фотографии и обнимала ее. Правда, Карна никогда не знала заранее, выйдет она или нет. И она никогда не выходила, если кто-нибудь мог их увидеть. Другое дело, когда звучала музыка моря: тогда мама Карна выходила, чтобы Карна нашла дорогу домой.
Однажды, рассердившись на папу из-за того, что он уезжает к больным, Карна сказала, что глупо думать, будто ей приятно иметь маму, которая стоит за стеклом на комоде.
Папа с ней согласился. Но ничего не предпринял, и все осталось по-старому.
Никто, кроме папы, не ездил по округе с черным докторским чемоданчиком, в котором хранились коричневые пузырьки с лекарством и белоснежные салфетки, и не сидел возле стеклянного шкафа, принимая больных.
Но папой он был только Карне.
Она понимала, что женщины ему нравятся больше, чем мужчины. Когда он смотрел на них, в его взгляде появлялось что-то непонятное. И в голосе тоже. Они приезжали в Рейнснес, когда знали, что доктор дома.
Карна не верила, что все они были больны. Но надолго они не задерживались.
В хорошую погоду папа брал Карну с собой к больным. И она подолгу караулила лодку, пока он ходил из дома в дом. Она знала, что по его просьбе кто-нибудь непременно присматривал за ней. Но почти никогда никого не видела.
В одной усадьбе был только маленький домишко и землянка.
Карна спросила, почему там нет других домов.
— Чтобы построить дом, нужны деньги, — ответил папа.
— А почему у нас в Рейнснесе столько домов?
— Потому что в прежние времена у хозяев Рейнснеса было много денег.
— А почему у тебя нет денег, чтобы мы могли построить дом в Страндстедете?
— Я не умею зарабатывать деньги. А вот ты когда-нибудь научишься. Как Дина.
— Почему Дина не живет в Рейнснесе?
— Потому что ей захотелось поглядеть мир.
— Она когда-нибудь наглядится на него?
— Не знаю.
— В Рейнснесе слишком мало женщин. Ты не можешь попросить ее вернуться?
— Я просил.
— Значит, плохо просил!
— Может быть.
— Она добрая?
Папа задумался и улыбнулся словно про себя.
— Не со всеми. Со мной она была добрая, но строгая.
— И со мной тоже будет строгая?
— Не думаю.
— Тогда еще раз попроси ее приехать.
— Попробую. А ты не хочешь послать ей какой-нибудь рисунок?
— Мертвых птенцов гаги?
— Нет, живых.
— Да, мертвые птенцы некрасивые.
Папе нужно было изменить курс, и Карне пришлось замолчать, чтобы не мешать ему. К тому времени, когда парус был закреплен, она уже придумала, что сказать:
