— Довольно мерзкий получился тип, не находите? — вкрадчиво спросила Сьюзен.
«Мерзкий» — слишком мягко сказано о гротескном чудовище, остроумно изображенном ею. Глаза, нос, рот — все срисовано с Уайлдера. Его лицо… Фрэнка это должно было позабавить, но весело ему не стало, напротив, рисунок почему-то больно задел его. Что ж, обижаться он не имеет права, разве что на самого себя. Нельзя, черт возьми, лезть из кожи вон, чтобы запугать женщину до смерти, а потом ожидать от нее доброго к себе отношения. И все-таки…
— Значит, именно таким вы меня видите? — наконец спросил он нерешительно, безуспешно пытаясь скрыть обиду.
— А каким еще я могу видеть вас? — возмущенно воскликнула Сьюзен. — Если вспомнить все, что вы со мной сделали, и попытаться представить, что еще намерены сделать… Думаю, я даже не начала постигать всю низость вашего… злодейства. По правде говоря, мне не хватает воображения.
Только себе самому Уайлдер был обязан мнением, сложившимся о нем у Сьюзен. Он сам постарался, чтобы Сьюзен думала о нем как о разбойнике с большой дороги, а теперь, хочешь не хочешь, надо расплачиваться по счетам. Что бы он ни сказал в свое оправдание, ее впечатление скорее всего не изменится, так стоит ли тогда лезть из кожи вон? Почему бы не сохранить статус-кво, продолжая идти прежним курсом, как и было задумано? Лишь провести разделительную полосу, да пошире.
— Вы правы, миссис Ранделл. Ваш рисунок — всего лишь ваше субъективное отражение реальности, — обиженным голосом пробурчал Фрэнк и, повернувшись на каблуках, стремительно вышел из спальни.
На какую-то долю секунды у Сьюзен мелькнуло желание броситься вслед за удаляющимся по коридору Уайлдером и извиниться. Она не могла припомнить, чтобы вела себя когда-либо так дерзко. Тем более не знала за собой греха — использовать свой дар к рисованию для того, чтобы намеренно оскорбить человека. Но ему она нанесла прямо-таки смертельную обиду: об этом говорили и его голубые глаза, и обиженный голос.
Господи, о чем это она! Ведь Уайлдер — гнусный похититель, будь проклята его гангстерская душа!
Правда, трудно объяснить, чего она хотела добиться, пытаясь насолить бандиту, если в результате у самой Сьюзен осталось ощущение растерянности и теперь ее мучают угрызения совести. Да, вышло глупо, но надо же что-то делать, как-то защитить себя! Что бы ни ждало ее впереди, нельзя сдаваться без боя.
Если вражде между ними суждено разгореться с новой силой, то по крайней мере одной цели Сьюзен достигла: отныне Уайлдер избавится от соблазна заигрывать с ней. А она, в свою очередь, не захочет предаваться воспоминаниям о необычайной теплоте и нежности его голоса, когда он берется помогать ей… Не будет больше терзаться вопросами, подобными тем, что возникали, когда Фрэнк держал ее в объятиях: а что, если я поцелую его? А что, если он поцелует меня? Они были и остаются врагами, и Сьюзен по-прежнему должна помнить, что из себя представляет этот человек, способный не раздумывая убить ее, если она вовремя не найдет способа убраться отсюда.
