Рувим остановился в гостинице «Мена-Хаус», знаменитой старой гостинице — бывшем охотничьем домике правителя Египта девятнадцатого века — хедива Исмаила. Дом утопал в садах неподалеку от пирамид; когда лет десять назад я останавливался в этой гостинице, кормили там великолепно, и я очень живо помнил некое особенное египетское вино, которое там подавалось. Я обрадовался возможности возобновить знакомство с «Мена-Хаус», а еще больше — возможности выслушать новости Рувима.
На Рувиме были светлый, почти белый костюм, чистейшая панама, а бороду он подстриг так, как теперь модно у мусульман. От его ортодоксального вида не осталось и следа. На коленях у него лежали четки — тридцать три бирюзовых бусинки, — какие в ходу у немолодых египтян; на ногах красовались броские туфли крокодиловой кожи.
— Это уж слишком, — пробормотал я, кивнув на его обувь.
— Я решил, что стоит чуточку замаскироваться. Сегодня, перед тем как за тобой заехать, я встречался с очень важными учеными-мусульманами из университета Аль-Ажар — по поводу рукописей, которые я купил в Лондоне на прошлой неделе. Вот я и оделся как богатый коллекционер. Да я и есть богатый коллекционер. Паспорту меня голландский, и вообще я стараюсь как можно меньше походить на израильского еврея, который намерен подорвать фундамент мечети Омара. В Аль-Ажаре, боюсь, таких не любят.
И он расхохотался.
Следующие двадцать миль, пока мы ехали из аэропорта в «Мена-Хаус», Рувим рассказывал о своей недавней беседе с израильским экстремистом по имени Иегуда Этцион, который в тысяча девятьсот восьмидесятом году планировал взрыв мечети Омара — как способ саботирования Кемп-Дэвидского соглашения. Этцион понимал, что в случае удачи на Ближнем Востоке развернется война, и был убежден, что евреи сокрушат арабов. Теперь он боролся за строительство третьего Храма, которое, по его мнению, ускорит приход Мессии.
— Слышал, — вставил я. — Он спятил.
— Конечно. Но с возвращением Ковчега все это станет не нужно. Если Ковчег найдется, даже господствующее среди евреев мнение — а оно всегда балансировало между рационализмом и религиозной сентиментальностью — склонится к мысли о третьем Храме. Полагаю, то же самое можно сказать и о мусульманах. Они, как и мы, станут почитать Храм.
Я нерешительно кашлянул.
Рувиму удалось найти несколько весьма интересных арабских текстов, в которых как о центре ислама говорится не о Мекке, а о Иерусалиме. Ученые в Аль-Ажаре сначала были в некотором шоке, говорили с ним уклончиво, но, кажется, все же заинтересовались.
