— Кое-что, — продолжил Рабин, — наводит на мысль, что существовало два Ковчега или больше. Первый Ковчег изготовили для хранения двух скрижалей, на которых «пальцем Господа» выведен Завет. Когда народ Израиля стал чтить золотого тельца превыше единого Бога, Моисей разбил скрижали и получил приказ создать новые, с такими же надписями. Согласно иудейской традиции, был один Ковчег, предназначенный для хранения разбитых скрижалей, и еще один — для скрижалей, созданных Моисеем.
Рабин опять улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, и я на миг увидел в нем берлинского школьника, каким он был десятки лет назад.
— Блаженной памяти философы выводили отсюда такую мораль: даже разбитые скрижали нужно с почетом хранить в Ковчеге; другими словами — даже такой дряхлый сыч, как я, почти уж и позабывший всю свою науку, заслуживает уважения. А еще он заслуживает отдыха.
И старый ученый, у которого сделался вдруг очень усталый вид, повел меня к выходу, объясняя, что настало время для полуденного сна. Когда мы дошли до дверей, Рабин побледнел и пошатнулся. Собравшись с силами, он тихонько проговорил:
— В детстве мать заставила меня выучить длинное стихотворение на английском языке. Интересно, смогу ли я вспомнить хоть кусочек? И он продекламировал тонким голоском мальчика-подростка:
Быть может, где-то далеко живет
Ковчег Господний и до сих времен —
Средь тех, кто чист и кто всегда блюдет
Улыбаясь, Рабин выпустил меня на улицу.
И снова сирены дали знать, что в Городе Мира не все спокойно. Шагая домой, я размышлял о том, хранят ли до сих пор Ковчег в каком-нибудь глухом уголке «те, кто чист». Мне было о чем задуматься.
Пару дней спустя я договорился встретиться с Рувимом в баре на углу улицы Короля Георга и Хистадрут, в западной части города. Повсюду попадались солдаты; Иерусалим пребывал в напряжении.
Рабин, как обещал, прислал мне по почте список литературы — несколько десятков названий. Еще он прислал мне короткое вежливое письмо — извинялся, что прервал наш с ним разговор. Ему потребовалось разобраться в собственных мыслях.
«Когда я был ребенком и жил в Германии, — писал он, — давным-давно, во времена Веймарской республики, кто бы предсказал находку свитков Мертвого моря? Свитки, написанные на пергаменте, — ведь они куда менее долговечны, чем предметы из золота или серебра, или даже чем Ковчег, сделанный из дерева ситтим. И раз уж они пролежали в пещерах Кумрана две тысячи лет, то почему не могли сохраниться сам Ковчег и сокровища Храма?»
