Завизжала на роликах зеркальная дверь. С папкой депеш и сводок в купе вошел Охотников:
— Вставайте, Иона Эммануилович. Скорей умывайтесь. Новостей куча…
— Умоюсь после. Докладывай, Яша.
Якир спустил ноги, рывком поднялся во весь свой большой рост. Сел, закурил, спросил адъютанта:
— Что на фронте?
— На фронте первой и третьей бригад незначительные стычки. Так, пожалуй, обстоят дела по всему Днестру. В Рыбнице и Тирасполе постреливают наши бронепоезда «Гроза революции», «Смерть директории» и «Спартак». Вторая бригада Котовского отбивает сильные атаки гайдамаков и галичан. Петлюровцы рвутся к Попелюхам.
— Ясно! — резюмировал Якир. — Попелюхи дают выход их панцерникам[4] к Гайворону и Первомайску, в наши тылы. А тут и тесный контакт с Махно, с Деникиным. Неплохо соображают самостийники. Закажи, Яша, паровоз. Поедем к Котовскому. Что слышно у соседей?
— Сорок четвертая Ивана Дубового дерется с белополяками у Коростеня, с Петлюрой — у Литина. Правый фланг дивизии Лагофета под натиском деникинцев отошел к Николаеву. Отступает на широком фронте Каховка — Александровск и пятьдесят восьмая дивизия Федько. Вот тут телеграмма комиссара пятьдесят восьмой Михалевича. Полки сражаются отважно, не дают спуску белякам, однако в дивизии тревожно. Вернулся семнадцатый год — днем воюют, ночью митингуют. В четвертой бригаде Кочергина выловлено несколько махновских демагогов. Мутят бойцов: «Начальство, мол, продает Украину». Вновь оживает партизанщина. Кое-кто требует вернуться к выборным командирам.
— Час от часу не легче, — нахмурился начдив. — Сорок седьмая молчит, не митингует, но систематически и будто без особой скорби отдает генералу Шиллингу волость за волостью. Без старых офицеров нам, конечно, пришлось бы туговато, но у Лагофета многие военспецы, видать, гнут не нашу, а свою линию. Пятьдесят восьмая — наша надежда, самая мощная дивизия, закаленная в боях с немецкими оккупантами, дерется отчаянно, но митингует. А митингующая дивизия — это уже сельский сход, а не войско. Что на внутреннем фронте?
— В замиренных селах на Днестре и в немецких колониях спокойно. В тылу у Котовского, в районе Чечельника, шалит петлюровская банда полковника Волынца. Махновский атаман Каретник выбил нашего Княгницкого из Помошной. Княгницкий выгнал из Ольгополя банду Ангела.
— Что? В Помошной были бои?
— Какие там бои! — махнул рукой адъютант. — У Княгницкого пятьсот бойцов, у Каретника пять тысяч. Махновцы лезут на рожон. Кричат нашим: «Деникина, Петлюру разбили, теперь, дескать, своих, борцов за революцию, собираетесь лупить. Не выйдет!» Вот какая ситуация!
