— Какое-то время был даже в Германии, — сказал он, — в Карлсруэ, у родителей, они непременно желали меня видеть и весьма неохотно отпустили обратно. Но уже девять месяцев как я снова в Италии. На юге я как дома, знаешь. Рим нравится мне чрезвычайно!..
Я еще ни словом не обмолвился о его самочувствии и теперь спросил:
— Из всего этого я вправе заключить, что здоровье твое значительно укрепилось?
Мгновение он вопросительно смотрел на меня, затем ответил:
— Ты так решил, поскольку я все время разъезжаю? Ах, должен тебе сказать, очень естественная потребность. А чего ты хочешь? Пить, курить и любить мне запретили — какой-то ведь наркотик нужен, понимаешь.
Поскольку я молчал, он добавил:
— Вот уже пять лет… очень нужен.
Мы добрались до вопроса, которого пока избегали, и воцарившаяся пауза свидетельствовала об обоюдной растерянности. Он откинулся на бархатную обивку и вскинул взгляд на люстру. Затем вдруг спросил:
— Прежде всего скажи, прощаешь ли ты мне, что я так долго не давал о себе знать… Ты понимаешь это?
— Разумеется!
— Ты в курсе моих мюнхенских событий? — продолжил он почти жестко.
— Насколько возможно полно. А известно ли тебе, что я все это время обременен поручением к тебе? Поручением некой дамы?
Его усталые глаза коротко блеснули. Затем так же сухо, резко он сказал:
— Ну, послушаем, что новенького.
— Новенького ничего, лишь подтверждение того, что ты сам от нее слышал…
И под гомон бурлящей вокруг толпы я повторил ему слова, сказанные мне тем вечером баронессой.
Он слушал внимательно, очень медленно потирая лоб, затем, не дрогнув в лице, произнес:
— Благодарю тебя.
Его тон начинал сводить меня с ума.
— Но от этих слов отделяют годы, — сказал я, — пять долгих лет, которые прожила она, ты, вы оба… Тысячи новых впечатлений, чувств, мыслей, желаний…
Я осекся, так как он выпрямился и голосом, в котором снова дрожала страсть, на мгновение показавшаяся мне угасшей, произнес:
— Я… верен этим словам.
И в эту секунду я снова увидел в его лице, в том, как он сидел, выражение, подмеченное мною, когда он знакомил меня с баронессой: это насильственное, судорожное, напряженное спокойствие хищного зверя перед прыжком.
Я сменил тему, и мы снова заговорили о путешествиях, о занятиях, которым он предавался во время странствий. Таковых, судя по всему, было не очень много; он обронил о них несколько равнодушных слов.
Вскоре после полуночи Паоло поднялся.
— Хочу спать или по крайней мере побыть один… Завтра утром ты найдешь меня в галерее Дория. Копирую Сарачени, влюбился, знаешь ли, в музицирующего ангела. Сделай одолжение, приходи. Я очень рад, что встретил тебя. Спокойной ночи.
