Всю дорогу Паоло был возбужден и чуть ли не по-озорному весел; но пока мы ожидали, когда нам откроют, я заметил в нем странную перемену. Все в нем, кроме нервного подрагивания век, стало абсолютно спокойно — насильственным, напряженным спокойствием. Он слегка вытянул голову вперед. Кожа на лбу натянулась. Он напоминал резко навострившее уши животное, которое, напрягши все мышцы, к чему-то прислушивается.
Слуга, унесший наши визитные карточки, вернулся с просьбой ненадолго присесть — госпожа баронесса скоро выйдет — и открыл дверь в небольшую комнату с темной мебелью.
При нашем появлении в эркере, выходившем окнами на улицу, поднялась юная дама в светлом весеннем туалете и, вопросительно прищурившись, мгновение помедлила. «Девятнадцатилетняя дочь», — подумал я, невольно покосившись на своего спутника, который шепнул мне:
— Баронесса Ада!
Она была элегантна, но зрелыми для ее возраста формами и очень плавными, почти что вялыми движениями едва ли производила впечатление юной девушки. Блестящая чернота волос, закрывавших виски двумя находившими на лоб волнами, создавала эффектный контраст с матовой белизной кожи. Лицо с полными влажными губами, мясистым носом, над которым дугой выгнулись мягкие темные брови, хотя и не оставляло ни малейших сомнений относительно ее по крайней мере частично семитского происхождения, отличалось весьма необычной красотой.
— А, гости? — проговорила она, подходя к нам.
Ее голос был чуть с поволокой. Одну руку она поднесла ко лбу, а другой оперлась на стоявший у стены рояль.
— И даже желанные гости? — добавила она так, словно только теперь узнала моего друга, затем бросила взгляд на меня.
Паоло подошел к ней почти с сонной медлительностью, с какой предаются изысканному наслаждению, и безмолвно склонился к протянутой ему руке.
— Баронесса, — сказал он затем, — позвольте мне представить вам моего друга, школьного товарища, с которым я постигал азы…
Она и мне протянула руку, мягкую, какую-то бескостную руку без украшений.
— Рада, — проговорила она, и темный взгляд, которому была присуща легкая дрожь, задержался на мне. — И родители будут рады… Надеюсь, их известили.
Она устроилась на оттоманке, мы сели на стулья напротив. Ее белые бессильные руки во время беседы застыли на коленях. Пышные рукава чуть заходили за локоть. Мне бросился в глаза плавный переход к запястью.
Через несколько минут открылась дверь в смежную комнату, и вошли родители. Барон оказался элегантным приземистым мужчиной с лысиной и седой бородкой клинышком, он обладал неподражаемой манерой стряхивать толстый золотой браслет обратно в манжету. По его наружности нельзя было с уверенностью определить, принес ли он в жертву баронскому титулу несколько слогов фамилии; супруга же представляла собой просто-напросто низенькую уродливую еврейку, одетую в безвкусное серое платье. В ушах у нее сверкали большие бриллианты.
