— Я тебе выходные дал зачем? — наконец промолвил профессор. — Чтобы ты по кафедре шлялась?
Нарочито грубоватый тон не обманул Женю.
— Александр Николаевич, миленький, какие выходные! Я без вас погибаю!
— Да говори ты, в конце концов, Женя! Ну не тяни за душу.
— У меня беда!
— Ну, Женя! Час от часу не легче! — Профессор встал, подошел к Жене, похлопал ее по плечу и снова вернулся за свой знаменитый профессорский стол.
Стол этот был особенным. Сделанный из натурального дерева средневековым мастером, он весь лоснился, отполированный тысячами прикосновений, и преданно хранил это тепло. Стол славился на весь университет и был сродни музейному экспонату. Кроме того, он служил в качестве лобного места для тех студентов, которые по неблаговидным причинам попадали к профессору. Александр Николаевич при этом был с ними подчеркнуто вежлив, их появление у себя в кабинете сопровождал неизменно вставанием и крепким рукопожатием. «Рад с вами познакомиться, — говорил он, раскланиваясь. — Прошу вас, соблаговолите представиться». От этих слов студенты моментально немели, бледнели и начинали говорить почти нечленораздельно, покрываясь при этом испариной. Но и это было еще не все. Профессор брал под белые рученьки к тому времени уже почти невменяемого штрафника, усаживал за свой стол, а сам становился напротив, со скрещенными на груди руками и немигающим взглядом.
Эту сцену Женя, будучи аспиранткой, видела много раз, и каждый новый спектакль профессор разыгрывал, как экспромт, вдохновенно и не повторяясь. Жене все это напоминало сцену из мультфильма про Маугли, когда великолепный в своей длинноте змей подзывал к себе онемевших от ужаса мартышек: «Ближе, ближе, еще ближе».
Конечно, студенты не выдерживали и просили извинения за свои прегрешения. Но если потом нужно было заступиться за этих бедолаг, профессор неизменно оказывался на их стороне. Так что вредным его не считали, хотя и побаивались.
Женя подсмеивалась над ними, она знала, что профессор прикладывает значительные усилия, чтобы его опасались студенты. Делал он это не из желания продемонстрировать свое превосходство над беззащитными студентами, а из необходимости держать их в узкой колее студенческой дисциплины. «Дисциплина должна быть, — уверял сам себя профессор. — Но и тайна тоже. Где есть непредсказуемость, там трудно предсказать, а значит, есть элементы волнения, а может быть, даже покаяния, на что я, ваш покорный слуга, и надеюсь втайне».
