Ее называют Дочерью Реки, и Голосом Сурат-Кемада, и Матерью Смерти, и еще многими другими именами. Кто она и что она такое, никто никогда не знал, но обитала она, о чем рассказывали бесчисленные страшные истории, под самым сердцем города, среди свай, поддерживавших большие дома и стоявших, будто густой лес. Я слышал о той ужасной плате, которую она берет за свои пророчества, и о том, что пришедшие к ней возвращаются необратимо переменившимися, если вообще возвращаются. И все же обитала она там с незапамятных времен, и с тех же пор приходили люди выслушать ее слова.
Я отправился к ней. В качестве подношения я захватил с собой отцовский меч — тот самый, серебряный, что дала мне смотрительница храма.
Совсем рано, в предрассветных сумерках, я снова выбрался из дому через люк. К востоку, справа от меня, небо только начало освещаться и стало серым, тогда как передо мной — там, где лежало сердце города, — по-прежнему была ночь.
Я греб среди обломков, оставшихся после недавней бури. Среди них попадались куски обшивки кораблей, подпрыгивавшие на волнах бочки, а один раз я увидел даже медленно плывший по воде труп, до которого почему-то не добрались эватим. Дальше был огромный дом, у которого подкосились опоры, и теперь он стоял в воде, весь разломанный, и черными ртами зияли его окна. Позже, когда тьма немного рассеялась, я обнаружил затонувший корабль. Он застрял среди свай домов и был теперь похож на огромную дохлую рыбу, запутавшуюся в тростнике. В черной воде позади корабля были раскиданы его снасти.
Прямо за кораблем висела темная, неправильной формы масса — жилище Сивиллы, не пострадавшее, конечно, от бури.
Вот какую еще историю рассказывают о Сивилле: она никогда не была молодой, а появилась на свет старой каргой из крови, которую потеряла ее мать перед смертью. Сивилла встала из лужи этой крови во тьме, царившей в начале мира, и сложила ладони вместе, а затем раскрыла их. Из рук ее поднялись столбы пламени.
Этот фокус проделывал мой отец, и я его однажды очень разозлил, когда всего-навсего сидел, уставившись на свои ладони, и складывал и раскрывал их, ничего не понимая и не добиваясь никаких результатов. Достаточно было одного того, что я попытался. Возможно, отец сперва даже испугался мысли, что я попробую снова и в конце концов у меня получится. А затем потрясенное выражение на его лице сменилось холодной яростью. Это был единственный раз в моей жизни, когда он меня выпорол.
