Мертвый свет палаты очерчивал полуживое лицо Алексея. Веки распахнулись, как лепестки после ночи, и взгляд заскользил по потолку. Бессмысленный и чистый.
– Алексей, курить хочешь?
Лицо оставалось амимичным и бледным, как простыня, на которой он лежал. Доктор достал из кармана халата зажигалку и вложил ее в единственную правую руку больного. Пальцы сжали предмет, ощупали его, и зажигалка чиркнула. Искры брызнули из пластика, а за ними выполз и огонек.
– О, господи! Зовите мамку, пусть общаются.
В госпиталь пришла ночь. Врач курил и писал дневники у себя в кабинете. В дверь постучали. Это была Нинка.
– Петр Алексеевич, вы извините, что накричала на вас тогда. – Губки девушки дрожали.
– Иди ко мне.
Он погасил сигарету и прижал девушку к себе, дал ей заплакать и осторожно уложил на диван. Поцелуи, насыщенные крепким табаком, пьянящей силой разбудили желание быть только с ним, в его власти.
Солнце едва кровоточило, и его брызги быстро впитывались городом. Темнело. Виктор стоял в пробке. До дома оставался еще час езды. Днем на телефон пришло сообщение всего с одним словом: «Забрали». Как ни странно, но на душе стало легче. Теперь можно делать все для скорейшего возвращения сына. Документы на апелляцию были готовы еще неделю назад. Оставалось самое сложное – добиться ходатайства поручителей.
Позвонили накануне. Мужской зрелый голос сообщил в трубку, что волонтеры из организации «Общественное благополучие» навестят их семью утром в воскресенье.
Спали беспокойно, отрывисто. Наталья часто меняла позу то вплотную притираясь спиной к мужу, крепко прижимая его руку к своей наполненной молоком груди, то утыкаясь носом в его грудь. Ей хотелось защиты, тепла и любви. Хотелось превратить в сон все, что происходило с ними, но сон не приходил. Наконец, измученная ожиданиями рассвета, она встала и пошла в ванну. Горячий душ даже при свете успокаивал лучше теплой постели с напряженным мужем. Здесь она была одна, наедине с собой и принятым решением.
Без четверти одиннадцать в дверь позвонили. Это были нарги. Семь низкорослых мужчин без определенного возраста, злорадно улыбаясь, протопали в комнату, даже не разувшись. В повседневности, в будни они могли быть кем угодно из числа тех, кто метет улицы, укладывает асфальт или получает чаевые в азиатских кафе. Но сегодня, вне работы, в выходной день, они могли позволить себе быть самими собой. В комнате сразу стало тесно, и в воздухе повис чужой запах. Потный, несвежий, знакомый, хотя и, казалось, забытый навсегда.
