Наргиза знала, что секс беременным полезен всегда, а уж материальные блага, связанные с ним, тем более. Она не чувствовала себя проституткой, как каждая русская девушка, а отдавалась, хоть и без любви, но только одному мужчине. Собственно, по этой причине Нарги и не подпускала к себе Гаджи. Она не делила свое тело между мужчинами, и это позволяло сохранить целостность собственной личности, возвести прочную стену отчуждения между мирами, а не растащить ее по кирпичикам нравственности, оставшись одуванчиком на ветру, готовым сорваться за любым ветром. Главное – сохранить корни и прутья, и тогда куст зацветет вновь.
К полудню солнце перевалило через хребет и во всех деталях осветило мирную жизнь горцев. Отряд Скворцова был в наблюдении с раннего утра, когда еще густой туман не растаял и розовые краски рассвета смешались с ароматом акации и робкими голосами первых птиц. С расстояния в километр звуки аула гасли в разреженном воздухе, и доносился лишь прерывистый крик младенца, которого женщина в черном прижимала к груди. Небритые мужчины небольшой группой сидели на корточках возле старой, без номеров, «Нивы» и курили, изредка переговаривались, почти не размыкая губ, что, тем не менее, было хорошо видно при двадцатикратном увеличении бинокля. Одинокой невестой, в цвету, на окраине селения стояла яблоня, привлекая своей красотой внимание разведки больше, чем скучный быт возможного противника. Казалось, она светилась изнутри ярче солнца, намного ярче, так что свет ее затемнял свет последнего, стирал звуки и, подобно вспышке, останавливал навечно, намертво все живое, превращая его в неживое изображение на черно-белом фото.
– Петр Алексеевич, оставьте парня в покое. Его ребята ждут и командир.
– Ни хера. Работаем.
Алексея бортом доставили в Москву на другой день после ранения. В воздухе сердце останавливалось дважды и уже четвертый раз теперь в госпитале. Нинка, совсем молодая, год как после училища, сестричка, никак не могла понять упертость и, в ее понимании, глумление дежурного врача над телом солдата. За год уже повидала немало и прекрасно понимала, как и другие, что парню конец. Но доктор почему-то не пускал к бойцу мамку проститься и не отпускал его к роте на тот свет. Жестоко. Не милосердно.
Наталья Петровна чувствовала себя уставшей и подавленной. Третий месяц после родов давался непросто. Ребенок рос беспокойным, несколько раз за ночь просыпался и грудь брал плохо. Виктор часами мог укачивать его, чтобы дать передышку молодой жене, но материнский инстинкт не позволял расслабиться и нормально поспать. В итоге все были раздражены, наэлектризованы и истощены бессонницей. Кроме того, угнетала обстановка в стране. Нарги день ото дня все крепче становились на ноги, и эта устойчивость вместе с озлобленностью имела негативные последствия для коренных жителей. Славяне, по сути, имели меньше прав. Любая трудовая деятельность строилась на контрактной основе, и если нарги нельзя было лишить работы без решения трудового районного суда, то с более высоко оплачиваемыми работниками разрешалось прекращать отношения по усмотрению работодателя. Дешевая рабочая сила ценилась выше патриотических убеждений. Прибыль опьяняла. Капитализм жил по своим экономическим законам, и безработица среди русских людей росла. Стихийные возмущения жестко подавлялись властью, в ОМОН шли и нарги, и вместе с русскими парнями лупили протестующих. Многие сотрудники федерального агентства по ассимиляции народов вступили в общероссийское движение «Против!». Примкнули к нему и Виктор с Натальей. Архитекторы социальной перестройки чувствовали личную вину. Замысел унизить и растоптать нарги привел к обратному, совершенно не прогнозируемому результату. В Минюсте готовился документ о признании движения «Против!» экстремистским, и не было никаких сомнений относительно голосования госдумцев по этому вопросу.
