— Ну что, милая Женевьева, — спросил Диксмер, — помирились вы с Морисом?
— Напротив, друг мой, мне кажется, что мы сегодня холоднее, чем когда-либо.
— А кто виноват на этот раз? — спросил Диксмер.
— Без сомнения, Морис.
— Послушайте, сделайте меня посредником.
— Как, — сказала Женевьева, покраснев, — вы не догадываетесь?
— За что он рассердился? Нет.
— Кажется, он возненавидел Мюгэ.
— Нет, в самом деле? Так надо отказать этой прислуге. Я не хочу лишиться из-за какой-то горничной такого друга, как Морис.
— О, — сказала Женевьева, — я не думаю, чтобы ненависть его дошла до того, чтобы он требовал изгнания ее из дома и что достаточно было бы…
— Чего?
— Чтобы ее удалили из моей комнаты.
— Да, Морис прав, — сказал Диксмер. — Не к Мюгэ, а к вам является Морис с визитом, стало быть, нет никакой надобности, чтобы Мюгэ безвыходно была у вас.
Женевьева взглянула на своего мужа с удивлением.
— Но, друг мой… — сказала она.
— Женевьева, — подхватил Диксмер, — я думал, что вы моя союзница, которая облегчит предпринятый мной труд, а ваши опасения, наоборот, увеличивают наши затруднения. Дня четыре тому назад я полагал все устроенным между нами, а теперь вижу, что надо все снова переделывать. Женевьева, не говорил ли я вам, что полагаюсь на вас, на вашу честь? Не говорил ли я вам, что нужно, наконец, чтобы Морис стал нашим другом, более близким и более доверчивым, чем когда-либо? О, боже мой! Женщины — вечное препятствие нашим намерениям!
— Да, боже мой! Не имеете ли вы какого-нибудь другого средства? Для всех нас лучше было бы, как я уже говорила, чтобы Морис был удален.
— Да, для всех нас может быть, но для той, которая выше всех нас, радитой, которой мы поклялись пожертвовать нашим состоянием, нашей жизнью, даже нашим счастьем, этот молодой человек должен быть нашим. Знаете ли вы, что Тюржи все сильнее подозревают и что поговаривают уже о новом прислужнике для принцесс?
— Хорошо, я откажу Мюгэ.
— Э, боже мой, Женевьева, — сказал Диксмер с заметным раздражением, столь в нем редким, — зачем говорить мне об этом? Зачем раздувать огонь моих мыслей вашими? Зачем создавать затруднения в самом затруднении? Женевьева, сделайте, как женщина честная, преданная, то, что вы сочтете должным. Теперь скажу вам: завтра меня не будет дома, завтра я замещаю Морана в его инженерных занятиях и не буду с вами обедать, но он останется. Есть просьба к Морису, Моран вам это объяснит. Обдумайте, Женевьева. То, о чем нужно просить его, очень важно; это не цель, к которой мы стремимся, но средство. Последняя надежда на этого человека, столь доброго, столь благородного, столь преданного вашего и моего покровителя, которому мы должны пожертвовать жизнью.
