— Гражданин, — прервал Диксмер, покачивая головой, как человек, несогласный с подобной смелостью, — сознаете ли вы, насколько должны доверять нам, чтобы произносить подобные слова?
— Перед вами, как и перед всеми, Диксмер, я добавлю еще, что, быть может, она погибнет на эшафоте, как ее муж, но я не из тех, кого страшит женщина, и всегда буду уважать все, что слабее меня.
— А королева показывала ли вам когда-нибудь, гражданин Морис, — спросила с робостью Женевьева, — что она чувствует эту деликатность, к которой не привыкла?
— Заключенная несколько раз благодарила меня, сударыня, за мою к ней внимательность.
— В таком случае она с удовольствием должна ожидать вашу очередь.
— Я так думаю, — отвечал Морис.
— Если так, — сказал Моран, дрожа, как женщина, — если вы сознаетесь в том, в чем ныне никто не сознается, то есть в великодушии сердца, вы также не преследуете и детей.
— Я? — сказал Морис. — Спросите у подлеца Симона, что весит рука того муниципала, перед которым он осмелился бить маленького Капета.
Этот ответ произвел общее движение за столом Диксмера. Все присутствовавшие почтительно встали.
Морис один остался за столом и не подозревал, что он был причиной этого восторженного порыва.
— Что случилось?! — спросил он с удивлением.
— Мне послышалось, будто кто-то звал из мастерской, — отвечал Диксмер.
— Нет, нет, — сказала Женевьева. — И я было подумала об этом; но мы ошиблись.
И снова все сели.
— Так это вы, гражданин Морис, — дрожащим голосом произнес Моран, — вы тот муниципал, о котором так много говорили и который так благородно защищал ребенка?!
— Как, разве говорили об этом? — спросил Морис с удивительным простосердечием.
— О, вот благородное сердце, — сказал Моран, вставая из-за стола, чтобы не выдать себя, и удаляясь в мастерскую, как будто спешная работа требовала его присутствия.
— Да, гражданин, — отвечал Диксмер, — да, об этом говорили, и надо добавить, что все люди, одаренные чувством и смелостью, хвалили вас, не зная в лицо.
— Сохраните эту тайну, — сказала Женевьева, — слава, которую мы припишем ему, будет слишком опасна.
Таким образом, каждый, сам не зная того, показал свой героизм, свою преданность и чувствительность.
Тут был слышен даже голос любви.
