— Стало быть, вы настаиваете на вашем решении, господа?
— Без сомнения, надеюсь, что и вы не будете ему сопротивляться.
— На моей стороне один голос, господа. Я полагал дать ему свободу. На вашей шесть, и все шесть голосов обрекли его на смерть. Так пусть же будет ему смерть!
Капли пота, катившиеся по лицу Мориса, вдруг охладели.
— Он станет кричать, вопить, — сказал голос. — По крайней мере, удалили бы мадам Диксмер.
— Она далеко, в павильоне, и ни о чем не догадывается.
— Мадам Диксмер, — прошептал Морис. — Теперь начинаю понимать. Я нахожусь у хозяина кожевенного заведения, который говорил со мной на старой улице Сен-Жак и, удаляясь, смеялся над тем, что я не сумел назвать фамилию отыскиваемого мной приятеля. Но какую, черт возьми, выгоду доставит хозяину кожевни моя смерть?
Морис огляделся вокруг и увидел железный прут с деревянной ручкой.
— Во всяком случае, — проговорил он, — прежде, чем меня убьют, я убью одного из них.
И он бросился к невинному инструменту, который в его руках должен был превратиться в страшное оружие.
Потом он вернулся к двери и стал таким образом, чтоб, растворившись, она прикрыла его.
Сердце его так билось, что слышно было в тишине каждый удар.
Вдруг Морис вздрогнул. Один голос сказал:
— Послушайтесь меня, разбейте стекло и выстрелите в него сквозь решетку из карабина!
— О, нет, нет, не надо шума, можно попасться. А, вы здесь, Диксмер. Ну, что ваша жена?
— Минуту назад я заглянул сквозь шторы, она ничего не подозревает и спокойно читает книгу.
— Диксмер, разрешите наши сомнения. Как вы полагаете, что лучше — выстрелить в него из карабина или отправить на тот свет добрым ударом кинжала?
— Лучше кинжал. Обойдемся по возможности без огнестрельного оружия.
— Ну, кинжал так кинжал.
— Идемте! — повторили разом пять или шесть голосов.
Морис был сын революции, одаренный железной силой воли, ни во что не верующей душой, каких много было в то время. Но при слове «идемте», произнесенном за дверью, единственным барьером отделявшей его от смерти, он вспомнил о том крестном знамении, которому научила мать, заставляя его на коленях лепетать молитвы, когда он еще был ребенком.
Шаги раздавались все слышнее и вдруг стихли. В замочной скважине заскрипел ключ, и дверь медленно растворилась. В течение этой минуты Морис подумал:
«Если я потеряю время на нанесение ударов, то буду убит; но бросившись на убийц, я их поражу внезапностью, проскользну между ними, выберусь в сад, потом в переулок и тогда, может быть, спасусь».
