Всеслав приник внимательнее к решетке, не смея, однако ж, заглянуть в нее… Гневные слова раздавались в башне: то говорил Ромуальд.
– Вероломец, изменник, предатель, говоришь ты; такие названия мне сладостны из уст моей жертвы. Так, я изменил дружбе, я скрывал свои чувства, я предал тебя сторонникам Иоанна, чтобы удовлетворить свои страсти, а мщение есть первейшая моя страсть. Помнишь ли, Эвальд, турнир в Кенигсберге, помнишь ли тот удар копья, которым ты выбил меня из седла; это еще я мог простить тебе: тут была обижена только гордость; но помнишь ли, что вместе с призом ты похитил у меня и сердце ветреной Аделаиды, – этого я не мог простить и никогда не прощу тебе, и с той же минуты погибель твоя была решена. Ревность заставила меня облечься в эту мантию и загнала на скалы Африки, но месть привела сюда. Ты видел, умел ли я притворяться. Теперь узнай еще, что я оклеветал твою Эмму и очернил Всеслава, чтобы заставить тебя их обидеть. Этого еще мало, Эвальд: недовольный, что я поругал твое имя, что вонзил в твое сердце муки совести, я похитил твою Эмму, – теперь она уже в руках моих, и, вышед отсюда, зарезав тебя, я осушу ее слезы поцелуями. Эмма – женщина: я ручаюсь, что через два дни она будет уже играть этим кинжалом, который напьется кровью ее супруга.
– Изверг природы! – воскликнул Эвальд, всплеснув руками, – человек ли ты?
– О, конечно, не ангел, – злобно отвечал Мей, – по какие существа мне не позавидуют: я наслаждаюсь мучениями моего врага… Ну… полно тебе жить, Эвальд, теперь я хочу жить за тебя.
Ромуальд взмахнул кинжал, но вдруг сбитая решетка, гремя, ринулась к ногам его. Убийца оцепенел – и Всеслав, как ангел мщенья, ворвался в темницу и одним ударом меча обезоружил Ромуальда.
– Полно тебе злодействовать, Мей! – загремел он. – Твой час пробил. Выкиньте этого тигра в окно, – сказал он своим, – чтобы он не заражал воздуха своим дыханием!
Новогородцам не нужно было повторять приказа; Ромуальда схватили, раскачали и вышвырнули в окно с башни.
– Бездельник не утонет, – сказал Гедеон с насмешкою, прислушиваясь к падению Мея, – у него препустая голова; слышишь ли, как звенит она, стукаясь о камни?
– Его и дребезгов не останется, – отвечал Илья, – прежде нежели долетит он до низу: все стены утыкапы частоколом.
– По делам вору и мука, – примолвил Гедеон, – он был великий злодей.
В одно мгновение разбил Всеслав рукоятью меча цепи Эвальдовы, и Нордек склонил перед ним колено.
