«Не так уж много народа родилось в один год со мной, так что мне трудно найти людей, разделяющих мои ценности и знания в том, что касается музыки, кино, воспоминаний — всех тех вещей, из которых слагается прошлое личности. Наверное, именно поэтому в юности меня тянуло к товарищам старше меня — я был голоден до того прошлого, которое пропустил. А с другой стороны, меня притягивало к людям намного младше меня, ведь их привлекает это утраченное знание, которое я теперь заключаю в себе. Моим миром был мир конца 30-х — начала 40-х. Моя кристаллизация свершилась в эпоху film noir,[13] сразу после войны — в эту странно-жуткую сумеречную эру. Разве удивительно, что я таков, каков есть? Сатурн доминировал в тот период, когда я достиг своей зрелости. Мои воспоминания тянутся из того допотопного мира, что был до войны. Все эти воспоминания моего детства и ранней юности отражаются в том, кто я, что я такое, в том, что я начал. Фильмы, изображавшие мои ролевые модели, — это были американские films noirs, где у крутых, как яйца, антигероев чувства и привязанности были на самом деле глубже и прочней, чем у «приемлемых» людей».
ЛаВей до сих пор неустанно играет и пропагандирует свою любимую музыку — это «Девушка в ситцах», «По сентиментальным причинам», «Деревенский пацан», «Весь день напролет», «Либо это любовь, либо нет», «Чем чаще я вижу тебя», «Влюбленный зря», «Мне интересно знать», «Соблазн», «Пленник любви», «Золотые сережки», «Я помню тебя». Сейчас, когда влияние ЛаВея распространяется вновь, воскрешаются более ранние, оригинальные записи того, что он любит классифицировать как «высокопарную музыку».
К 16 годам у ЛаВея начали складываться вполне определенные идеи относительно женщин, а также магии и истинной власти. Его сексуальные исследования не прекращались с того памятного ему дня, когда маленькая девочка заманила его, пятилетнего, в свою спальню на ее дне рождения. Ее мать пришла туда к ним и отругала дочку за то, что та бросила гостей, и обиженная прелестница обмочила штанишки. ЛаВей признает, что этого опыта хватило, чтобы он двинулся по отчетливо фетишистской сексуальной тропе. Дела приняли еще худший оборот, когда ЛаВею было примерно 11 лет и он зарабатывал лишнюю мелочь, собирая пустые бутылки вокруг танцевального павильона, стоявшего на открытом воздухе. Однажды, засунув руку глубоко под фундамент, он обнаружил дыру, случайно оказавшуюся в аккурат под дамской уборной. На самом деле это была брешь между полом и передом унитаза, сквозь которую наблюдательный мальчик мог лицезреть, как из первого ряда, любую девушку, которая присела бы там. Тони проследил за тем, чтобы со всеми удобствами располагаться в обнаруженной «ложе» всякий раз, как засекал, что интересная женщина отправляется облегчиться. У ЛаВея тогда уже были свои четкие представления о сексуальности, и у него развилась фиксация на актрисе по имени Айрис Эдриан, архетипе пухленькой блондинки-хористки, выдувающей пузыри из жвачки и снимающейся в фильмах категории «Б». Он пришел к мнению, что в Голливуде все устроено шиворот-навыворот,
