Одержимость романом «Али и Нино» испытывали тогда и многие земляки Фуада. Культурные, образованные азербайджанцы, с которыми мне довелось познакомиться, воспринимали эту книгу как часть собственной национальной литературы, и они также не раз говорили мне, что могли бы показать ту улицу, площадь или здание, где разворачивалось действие того или иного эпизода. Конец 1990-х годов — период повышенного интереса к этому романтическому повествованию, созданному шестьюдесятью годами ранее, хотя никто, похоже, не понимал причин этого интереса. В тот свой приезд я навестил одного иранского кинопродюсера, проживавшего в Баку в роскошной, только что отремонтированной, многокомнатной квартире, которая находилась в обветшавшем здании, и он даже поведал мне о своих планах экранизировать эту книгу. Правда, не получив необходимого финансирования, переключился на бакинские эпизоды «Джеймса Бонда», занявшись организацией их натурных съемок. Однажды я посетил Национальное литературное общество, и его председатель в красках описал мне страсти, кипевшие в научных и правительственных кругах Азербайджана вокруг проблемы авторства этого романа. Личность Курбана Саида — объснял он мне — уже давно привлекала к себе пристальное внимание и была предметом различных спекуляций, однако, к счастью, теперь все окончательно и бесповоротно разрешено: Курбан Саид — это псевдоним Юсифа Везира, азербайджанского писателя, чьи сыновья, братья Везировы, очень активно занимались не только увековечением его памяти, но и тем, чтобы он по праву был признан автором этого национального азербайджанского романа.
Позднее, прочитав некоторые из коротких рассказов и повестей Везира, я был немало удивлен тем, что гипотеза о его авторстве вообще рассматривалась всерьез. Везир был откровенным, пламенным националистом, из его вещей со всей очевидностью следует: этническое и культурное смешение — идея неправильная, зловредная, более того — это предательство интересов родины. А Курбан Саид в «Али и Нино» страстно отстаивал как раз принцип этнического, культурного и религиозного смешения, ассимиляции. Самые выразительные и проникновенные эпизоды романа передают космополитичную атмосферу Кавказа накануне революции, когда племена и религиозные группы сражались друг с другом лишь в поэтических поединках на рыночной площади, и внушают читателю мысль о том, что любое разделение людей отвратительно и ведет к геноциду.
Через несколько дней я уговорил Фуада предоставить мне свой офис, чтобы взять интервью у одного из братьев Везировых. Во время своего выступления на заседании азербайджанского парламента, доказывая, что именно его отец написал «Али и Нино», он дошел до утверждений, будто вся линия любви юноши и девушки разных вероисповеданий появилась в тексте в результате злокозненной деятельности переводчика. Я питал слабую надежду, что обстановка офиса Интерпола поможет нам установить правду. Однако во время нашей встречи этот лысый, неулыбчивый человек, одетый в плохо сидящий, советского покроя серый костюм, предъявил мне великое множество документов, которые убеждали лишь в одном: едва ли не каждый житель Баку по своим собственным соображениям стремился доказать, что именно ему принадлежит авторство этого романа.
