Это заклинание было не только самым сложным из тех, что когда-либо пытался совершить Гавалон, оно было самым сложным из всех заклинаний, которые когда-либо предпринимали колдуны с тех пор, как люди впервые заселили мир, обозначенный на имперских картах как Сигматус. Гавалон работал над заклинанием – постепенно, предсказывая его форму и замысел, и совершая необходимые приготовления к основному ритуалу – семь долгих лет. Он предполагал, что с точки зрения бога, которому он служил, эти семь лет были лишь финальной фазой гораздо более долгого процесса.
Конечно, для бога семь лет были всего лишь одним мигом, и даже двести лет не более чем мгновением. Гавалон полагал, что корни этого ритуала в таинственном мире варпа берут начало не позже чем во время короткого перерыва в варп-шторме, позволившего имперским кораблям приземлиться на планету, а возможно и гораздо раньше. Он не мог не задумываться, не могло ли все, случившееся с тех пор, как прибыли эти корабли, неким непостижимым для человеческого разума образом, быть частью одного из легендарных планов Изменяющего Пути. Не мог он не задумываться и о том, не было ли суждено колдуну, предназначенному для того, чтобы приблизить этот план к его высшей точке, стать чем-то большим, нежели обычный человек.
«В конце концов», думал Гавалон, «если такое ничтожество как Нимиан может превратиться в могучего демона – хотя и ценой полного уничтожения своей личности – почему непоколебимо верному колдуну не последних способностей не может быть даровано хотя бы меньшее демоничество?»
О, стать Повелителем Перемен!
Какая это, должно быть, восхитительная жизнь!
Когда Гавалон и его свита достигли вершины холма, уже совсем наступила ночь, но звезды светили ярко и все три луны были полными. Луны уже приблизились к зениту, образуя как бы вершины равностороннего треугольника – такое близкое их положение повторится только через триста двадцать семь лет. Света было более чем достаточно, чтобы освещать ритуал, несмотря на остаточное мерцание необычного тихого варп-шторма.
Сосуд должен был раздеться догола и лечь в чашечку огромного золотистого цветка, покрытые пыльцой тычинки раздвинулись, чтобы принять его, и начали мягко его поглаживать.
К сожалению, Нимиан должен был оставаться в сознании во время ритуала, и, будучи слабоумным, он не мог удержаться от хихиканья, когда тычинки щекотали его. К счастью, он был слишком напуган, чтобы пытаться что-то сказать.
