Придя в цех, Баранников взял со стола первый попавшийся чертеж и отправился «на консультацию» к Шарлю Борсаку.
Склонившись над чертежом и водя по нему рукой, Баранников рассказал французу о встрече с Отто. Теперь и Шарль Борсак тоже запомнил две фамилии: Вильгельм Кригер и Христиан Гальц.
— А моя связь с Францией что-то оборвалась,— вздохнул Борсак.
— Я пускаю в ход операцию номер два,-— сказал Баранников.
— Правильно. Я тоже думал об этом. Надо только предупредить Гримма...
В середине рабочего дня под землей завыла сирена тревоги. Появившиеся в цехах эсэсовцы приказали прекратить работу и по главной штольне выходить на поверхность.
Баранников шел вместе со своими токарями. Они испуганно смотрели на солдат, оравших, чтобы узники двигались быстрее. Не умолкая выла сирена, и эхо ее страшного голоса металось по подземелью,
— Спокойно, товарищи,— строго сказал полякам Баранников, хотя сам испытывал сильное нервное напряжение. Он догадывался, что начинается расправа за диверсию.
Измученные люди выходили на поверхность и в первую минуту останавливались. Как толчок в грудь, был для них первый глоток чистого воздуха. У выхода из главной штольни все время образовывалась пробка. В остановившуюся толпу, в которой был и Баранников, ворвались эсэсовцы. Они били заключенных автоматами в спины, изощрялись в скотской брани.
Солнце стояло в зените, но его застилал черный полог дыма от крематория, и солнце чуть проглядывало сквозь дым бледным диском. Заключенных гнали к подножию горы, где стояли две виселицы с качающимися от ветра петлями из белоснежной веревки. Заключенных построили в каре. Оркестр, разместившийся возле виселиц, играл бравурный марш. Чуть в стороне стояла группа эсэсовского начальства. Баранников увидел там и знакомого ему генерала СС Зигмаля. Заложив руки за спину, он наблюдал за построением заключенных.
Прозвучал свисток. Оркестр оборвал марш.
— Внимание, внимание! — протяжно крикнул комендант.
Эсэсовцы смотрели в сторону боковой штольни, где находился вход в тюремный бункер. Из черной дыры показалось шествие: впереди три автоматчика, за ними двое заключенных со связанными на спине руками, позади еще три автоматчика. Оркестр заиграл цирковой галоп. Когда процессия остановилась под виселицами, медный грохот оборвался.
Баранников вглядывался в лица обреченных — они были такие одинаковые. Голод, мучения, усталость и грязь сделали их похожими друг на друга. Баранникову показалось только, что один из них русский.
