.
А задолго до американских советологов объективную оценку работе по изданию зарубежной литературы в послереволюционной России дал всемирно известный английский писатель Герберт Уэллс в своей книге «Россия во мгле». Он восхищенно писал тогда: «В этой удивительной России, измученной войной, холодом, голодом и тяжкими невзгодами, всерьез делается большое литературное дело, которое немыслимо сейчас ни в богатой Англии, ни в богатой Америке… Духовная пища английских и американских народных масс оскудевает, становится все низкопробнее, и никому из власть имущих нет до этого дела. Здесь большевистское правительство… оказалось на высоте. В голодающей России сотни людей работают над переводами, их переводы набираются и печатаются, и, быть может, благодаря этому новая Россия так глубоко ознакомится с сокровищницей мировой мысли, что оставит позади все другие народы»[94].
А что же таит в себе загадочная фраза Фридберга о том, что широкая политика издания зарубежной литературы в СССР «в определенной мере» продолжалась и после второй мировой войны? Что это за «мера» и кто ее определял»? И зачем?
А вот зачем. Антикоммунист Фридберг явно не желает соглашаться с тем, что «новая Россия так глубоко ознакомится с сокровищницей мировой мысли, что оставит позади все другие народы» (Г. Уэллс), и потому предпринимает весьма хитроумные ходы, чтобы в глазах американских читателей своей книги приуменьшить, а то и свести на нет успехи Советской власти в этом вопросе.
Чем недоволен советолог
Он не без ехидства заявляет, что после второй мировой войны в СССР издавали из зарубежной литературы только, мол, «почтенных классиков» да тех, чьи «просоветские симпатии компенсировали их иностранное подданство»[95]. Он недоволен Всемирным Советом Мира, который, видите ли, «периодически объявляет юбилейные даты знаменитых писателей прошлого, что позволяет советской пропаганде истолковывать творчество классиков… в свою пользу»[96]. А после 1954 года эти русские и вовсе, по Фридбергу, «распоясались» и стали все более часто «использовать западную литературу» как некий инструмент в целях навязывания политики мирного сосуществования и разрядки[97].
В специальной сноске советолог счел нужным пояснить, что вообще Советский Союз умело использует культуру в качестве «оружия» для пропаганды. Более того, русские, мол, являются «единственной великой державой», которая энергично использует культуру других стран в своих целях. Вот вам «пример, знакомый миллионам на Западе». Что же это за «страшный» пример, обнаруженный Фридбергом? Оказывается, «советские ансамбли песни и танца всегда включают в свой репертуар одну или две песни, один или два танца страны, в которой они гастролируют. Механизм срабатывает отлично: это неизменно вызывает бурные аплодисменты…»
