Когда она приехала в Равенну, то увидела прекрасный дом, который правитель города пожаловал ее мужу, увидела, что Данте купается в славе и почестях, узнала, что властители Вероны и Романьи состязаются между собою за право принимать его у себя, осыпая сыновей Данте деньгами и знаками внимания, и все неожиданно встало на свои места. Двадцать лет беспросветного унижения, которое она претерпевала, живя во Флоренции, мгновенно утратили значение, и вся жизнь ее мужа стала для нее открытой книгой. Теперь она поняла, почему он был так суров, так упрям и несговорчив. Ведь чтобы выносить приговоры мертвым (а он взял на себя этот труд), нужно быть суровым судьей, последовательным и безжалостным, как сам Господь Бог.
Но если бы он рассказал ей обо всем, она бы поняла! И ей не пришлось бы всю жизнь искать объяснений его поразительному упрямству, живя вдали от детей, которых изгнали из города вслед за отцом, едва им исполнилось четырнадцать. Не пришлось бы просить защиты у Донати, чтобы ее оставили в городе, надеясь на то, что когда-нибудь семья сможет вернуться во Флоренцию. Она не могла простить, что Данте не счел ее достойной, чтобы посвятить в свои планы. Джемма поделилась с дочерью своим горем и получила совет не терзаться понапрасну, поскольку отец хотел лишь защитить ее от напрасных волнений, сопровождавших его работу над поэмой: от бессонных ночей, от горьких сомнений, от взлетов и падений. Ведь он совсем не изменился, и теперь, когда у него появились деньги, он не замечал их точно так же, как когда их не было.
Дом в Равенне во многом напоминал самого Данте: относительно новый, он был построен на развалинах римской виллы, сохранив ее планировку: все комнаты располагались на первом этаже и выходили или во внутренний дворик, или в сад. Во дворе не осталось колонн, характерных для римской постройки, сохранились лишь две, встроенные в стену, которая разделяла две узкие длинные комнаты. Во дворе кое-где были видны остатки мозаики, там, где глухая стена отделяла жилище от улицы. Комната справа от внутреннего двора служила поэту спальней, там еще сохранился старый пол с выложенной мелкими камешками сценой похищения Европы. Джемме нравилась эта комната, окна которой выходили в сад. Иногда взор ее падал на кровать, ту самую, на которой скончался поэт. Теперь, когда Данте не стало, она часто мысленно беседовала с ним, чего с ней раньше не случалось. Она поняла, что очень многое хотела бы ему рассказать; как ей было обидно, когда он, в отличие от других, отказался вернуться во Флоренцию после амнистии! Конечно, для этого нужно было признаться и повиниться, но зато они снова смогли бы быть вместе, и она бы обняла своих мальчиков! Будь прокляты его глупая гордость, дурацкое высокомерие и несгибаемое упрямство, думала она.
