В дом вечности тем большим жжет огнем
(как видел ты), чем выше мы в сем доме, —
Не уменьши теперь я силы в нем, —
Пылал бы так, что весь состав твой бренный
Листвой бы стал, куда ударил гром».
Мы вознеслись к седьмой звезде нетленной,
Что подо Львом пылающим кружась,
С ним вместе льет всю мощь свою Вселенной.
Ее слушатели вполне разделяли восторг поэта, ибо чувствовали себя на седьмом небе от радости. «Так вот что Данте считает счастьем, — подумал Джованни, — для него это бесконечная любовь к жизни, любовь к миру, к женщине, которую он боготворит. Если в восемнадцать лет ты встречаешь девушку и понимаешь, что именно она — твоя единственная любовь, ты робко улыбаешься ей и видишь, что она улыбнулась в ответ, — тогда ты чувствуешь себя словно дерево, в которое попала молния. От тебя остается лишь обгоревший оголенный ствол. Потому что в этом возрасте все настолько хрупко, настолько тонко, что ты еще не можешь справиться с ощущением огромного, льющего через край счастья. И некоторые чувства действительно способны испепелить тебя, словно Юпитер Семелу».
На глаза сестры Беатриче навернулись слезы, она крепко обняла Бруно, а затем Джованни.
— Он это сделал! — воскликнул маленький Данте. — Это сделал Джованни! Он такой умный, да, тетя Антония?
И Джованни подумал, что, в конце концов, быть отцом не так уж и сложно. Он понял, что, видимо, не так уж и важно соответствовать образу идеального отца, который дети так любят придумывать. Данте ждал этой встречи так долго, что готов принять его таким, каков он есть.
— Джованни, у меня есть к тебе разговор, — произнесла сестра Беатриче.
— Я знаю, — ответил он, — но я хочу сначала поговорить с моим сыном. Наедине.
Отец и сын направились в спальню. Нетрудно представить, о чем они там говорили. Когда Джованни вернулся в кабинет, мальчик спал у него на руках, положив голову на плечо отца. Он был тяжелый, но Джованни тихо нес его на руках. Он мечтал искупить свою вину.
