– Мы говорили об Арсиное, – осторожно напомнила Клеопатра. Беременность беременностью (и это, кстати, еще не доказано), а войска Арсинои успешно продвигаются вперед. Сейчас это беспокоило ее куда сильнее.
– Об Арсиное – потом, – отрезал Юлий и обнял ее за плечи. – Дурочка! Для мужчины моего возраста снова стать отцом… Что может быть важнее?
Осмотр показал, что царица находится на третьем месяце беременности.
– Скорее всего, будет мальчик, – с самодовольной улыбкой сообщил лекарь, вытирая руки; папашки всегда радуются сыновьям больше, чем дочерям. Но этот странный папашка, божественный Юлий, только кивнул, и лекарь даже не был уверен, услышал он или нет.
Но Цезарь услышал.
– Я бы предпочел девочку, – сообщил он. – У меня уже была девочка, и я хотя бы имею представление, что с ними делать.
А Клеопатра была счастлива. Мальчик! Мальчик – это свобода! Мальчик – это означает, что она сможет править сама, без брата! Если он вдруг куда-нибудь… если с ним что-то случится – она сможет сделать соправителем сына. Мальчик – это означает, что ему она сможет отдать все бразды, когда он подрастет. Мальчик – это означает, что у Египта будет настоящий фараон. Если она сумеет удержаться на этом троне и в этой жизни. Если армия Арсинои войдет в Александрию, ей не жить, и ее нерожденному ребенку – тем более.
– А я бы предпочла поговорить об Арсиное…
– Я думаю, тебе совершенно не о чем беспокоиться, – твердо ответил Цезарь. – Лучше попытайся пообщаться с братом. Возможно, он все-таки согласится заключить перемирие. Я время от времени разговариваю с ним, и он производит впечатление… достаточно адекватного ребенка. Просто ему не хватало взрослых, с которыми можно было бы разговаривать и кто относился бы к нему без подобострастия.
– Короче говоря, рядом с ним не было тех, кто не лизал бы ему задницу!
– Это грубо, – поморщился Юлий – Беременной женщине не к лицу говорить такие вещи. Да и не беременной: любой женщине, особенно такой красивой, как ты.
Она подошла к зеркалу. Действительно, беременность ее красила. Определенно, сейчас ее нельзя было принять за мальчика-подростка.
– Я пока не буду говорить ему о ребенке, – решила Клеопатра.
Впрочем, поговорить не получилось вообще.
– А, римская подстилка! – завопил Птолемей, когда она только возникла на пороге его покоев. – За каким … ты приперлась ко мне?! Твой любовник тебя бросил? Увидел наконец, насколько ты уродлива?
Гнев взял верх. Женщина шагнула вперед и залепила мальчишке звонкую затрещину:
